— Мы понуждаем-с, — уныло склоняя голову набок, повторяет старшина.
— Стало быть, плохо понуждаешь, — говорит посредник. — Вон помещик жалуется мне, что вы до сих пор не можете остальных пятисот уплатить с прошлого года, с октября. Ведь это срам!
Писарь стремительно подходит к столу и, порывшись в бумагах, почтительно указывает мизинцем в книгу, говоря:
— С пятнадцатого февраля сего года остается четыреста девяносто пять рублей семьдесят две копейки-с.
— Ну да, — подтверждает посредник. — Слаб ты, брат: вот что я тебе скажу, — обращается он к старшине.
Старшина вздыхает.
— Разве, ты думаешь, мне приятно слушать жалобы на вас?
Старшина наморщивает брови и старается не глядеть на посредника.
— Ну, опишут, продадут: что хорошего? Сам ты посуди.
— Хорошего мало-с, — рассматривая свои сапоги, отвечает старшина.
— То-то вот и есть, — наставительно заключает посредник. — Сами вы себя не бережете.
Несколько минут тяжелого молчания.
— Ох-охо-хо, — вздыхает посредник. — Так как же, брат?
— Чего извольте? — тревожно спрашивает старшина.
— Насчет самовара-то!
— Шумит-с.
Писарь бросается в дверь.
— Н-да, — в раздумье произносит посредник.
— Все божья воля-с, — со вздохом замечает старшина.
— Да, брат, вот как продадут, тогда и узнаешь божью волю.
Слышно, как в сенях писарь раздувает самовар.
— Дела какие-нибудь есть? — внезапно спрашивает посредник.
Старшина глядит в дверь на писаря и манит его пальцем.
— Есть, вашескродье! — входя в комнату и обчищаясь, говорит писарь. — Жалоба временнообязанной крестьянки Викулиной, сельца Завидовки, на побои, нанесенные ей в пьяном виде крестьянином того же сельца, Федором Игнатьевым.
— Разобрали?
— Разобрали-с, — весело отвечает старшина.
— Как решили?
— А так решили, что малость попужали обоих-с.
— То есть как?
— Да то есть хворостом, — уже совершенно смеясь, отвечает старшина.
— А! Это хорошо. Главное, у меня пьянства этого чтобы не было. Слышишь?
— Слушаю-с.
— Еще что?
— Еще-с… — сделав шаг вперед, доносит писарь. — Еще дело о загнатии двух свиней с поросятами, принадлежащих удельного ведомства крестьянину Петру Герасимову.
— Кто загнал?
— Здешний обыватель-с. Да Петр Герасимов жалуется теперь, что так как, говорит, во время загнатия, говорит, мальчишке его нанесены были побои…
— Ну!
— Но, а здешний обыватель в показании своем показал, что якобы то есть ограничился надранием вихров-с.
— Да. Ну, так что же теперь?
— Да они, Семен Семеныч, насчет того, то есть, пуще сумляваются, — вмешивается старшина, — что которые, говорит, например, эти самые свиньи теперь загнаты…
