— Простудился ты, должно быть?
— Не знаю, родима, простудился ли, нет ли. Нет, так, должно, эта хворь пристала, с ветру. Утром встал, оглядел в себе ноги: — настоящие колоды, — опухли. И зачало меня дуть, зачало дуть пуще да пуще…
— Оглядел в себе ноги… — вполголоса повторил гость. — До этих пор он не знал, что у него ноги есть.
Хозяйка взглянула на гостя, сначала серьезно, потом как-то нерешительно улыбнулась и опять сделала серьезное лицо.
Гость постоял еще немного и пошел в дом. Он нашел Щетинина в кабинете с газетою у окна.
— Я к тебе заходил, — сказал Щетинин, — да мне сказали, что ты ушел куда-то.
— Да, я гулять ходил, — сказал гость, садясь на диван. — Ты рано встаешь?
— Часов в пять сегодня встал, проехался по хозяйству.
— Так ты не на шутку хозяйничаешь?
— Какие тут шутки. Нельзя, брат, нельзя.
— Да, — как будто размышляя, сказал Рязанов и потом прибавил: — зверь такой есть — бобр, зверь речной, обстоятельный зверь; ходит не спеша, все как будто о чем-то думает; шуба на нем дорогая, бобровая, и лицо точно у подрядчика. Так вот у этого зверя страсть какая? — все строить. Поэтому он так и называется — бобр-строитель, Càstor fiber. И теперь куда хочешь ты его посади, хоть на колокольню, дай ему хворостку, он сейчас начнет плотину строить. Вот он может о себе сказать, что ему без этого уж никак нельзя.
— Ну, да. Да что с тобой говорить: у тебя все смех. Пойдем-ка, брат, лучше чай пить. Вон и хозяйка пришла.
В столовой зашуршало женское платье и загремели чашки. Гость и хозяин вошли в столовую.
— Вот, рекомендую тебе, — сказал Щетинин жене, — друг и гонитель мой — Яков Васильевич Рязанов. Позвольте вас познакомить.
Хозяйка остановилась на минуту с чайником в одной руке и протянула гостю другую.
— Да уж мы виделись, — сказала она мужу.
— Когда?
— Я сейчас застал Марью Николавну, — сказал гость, — там на крыльце недугующих исцеляла.
Марья Николавна слегка улыбнулась, но вслед за этим наморщила брови и сейчас же привела лицо свое в порядок.
— А вам это смешно? — спросила она, наливая чай, и понемногу начала краснеть.
— Нет, не смешно.
— Скажи, пожалуйста, — спросил Щетинин, положив руки на стол, — что это у вас в Петербурге все так, что вы не можете ни о чем серьезно говорить?
— Нет, не все, — совершенно серьезно сказал Рязанов и стал размешивать чай.
Помолчав немного, он как будто про себя повторил: — Не все.
И, рассматривая что-то в стакане, продолжал: — Нет, есть и такие, которые обо всем серьезно говорят. И даже таких гораздо больше. Я как-то одного встретил на улице, — я в баню шел; пора, говорит, нам серьезно приняться за дело. Я говорю: да, говорю, пора, действительно, говорю, пора. До свиданья. — Куда же вы? — говорит. — А в баню, говорю, омыться… — Да, говорит, у вас все шутки. Я серьезно… — Ну, что же делать? — вдруг спросил Рязанов, поднимая голову. — Ведь и я тоже серьезно ему отвечал, а он говорит: шутки.
