Щетинин вспыхнул.
— Чего же ты хочешь от меня, наконец? — закричал он, вскакивая с дивана. — Ты меня лишаешь всего: ты отнял у меня энергию, спокойствие, мало того, ты разрушил мое семейное счастье… Ведь как бы то ни было, вот ты находишь, что глупо там, но ведь как бы то ни было, да жил же я до сих пор, делал дело, ну, глупое дело, по-твоему, да я по крайней мере знал, что я тружусь, что я недаром небо копчу… а ты тут с этими своими разговорами… и еще вдобавок я же виноват во всем. Вот это мило!
Щетинин бегал по комнате и сильно размахивал руками.
— Да кто тебя винит? Успокойся, сделай милость, — сказал Рязанов, тоже вскакивая с дивана. — Разве тут может быть кто-нибудь виноват?
— Так что же это, по-твоему, судьба, стало быть, такая?
— Судьба не судьба, а во всяком случае вещь неизбежная. Рано или поздно, а это должно было случиться.
— Не будь этих разговоров, ничего бы и не было.
— Что ж разговоры? Ты думаешь — это и бог знает что — разговоры?
— Еще бы! Если целый день, целый день, с утра до ночи в уши дудят: то не так, другое не так… женщина молодая, неопытная, понятно, что должна была увлечься.
— Однако ты вот не увлекся же.
— Я! Я совсем другое дело.
— В том-то и штука. Тут сила, брат, не во мне. Не со мной, так с другим, не с другим, так с бабой с какой-нибудь поговорила бы по душе, все то же бы вышло. Не теперь, так через год, а уехала бы все равно. Вот разве совсем запретить разговаривать, да, впрочем, и то надо принять в расчет, что книжки такие есть. И без разговору всю эту штуку поймет. Ничего не поделаешь.
Щетинин задумался.
— И напрасно это ты только стараешься найти виноватого, — прибавил Рязанов, — я уж об этом думал: тут, брат, как ни кинь, все клин.
— Да за что же, наконец, за что? — снова оживляясь, заговорил Щетинин. — Что я такое сделал против нее? Ведь нужно же все-таки хоть какое-нибудь основание. Не тряпка же я, в самом деле, чтобы мною помыкать: то люблю, то не люблю.
— Основание тут, брат, жизнь. Жить хочет женщина; а мы с тобой так только, в качестве благородных свидетелей, участвуем в этом деле. И роли-то наши самые пустые: ты ей нужен был для того, чтобы освободиться от матери, я ее от тебя освободил, а от меня уж она сама освободилась; теперь ей никто не нужен — сама себе госпожа.
Щетинин стоял у окна и водил пальцем по стеклу.
— Стало быть, ты с нею не едешь? — тихо спросил он, наконец.
— Я тебе сказал уж, что еду один и притом совсем в другую сторону.
