Восемь черных лошадей | страница 32
Какое-то время он сидел, уставившись на свою печатную машинку, потом загрузил в нее форму дополнительного отчета отдела детективов. Он успел уже напечатать почти целую страницу, когда из канцелярии пришел Альф Мисколо. В его руке был простой белый конверт. На конверте стояла дата отправки – 10 ноября. Как и другие четыре, предшествующие этому письму, оно было адресовано детективу Стивену Луису Карелле. Имя было аккуратно напечатано на лицевой стороне конверта с помощью печатной машинки.
– Я думал, может быть, он забыл про нас, – сказал Мисколо.
– Не с нашим счастьем, – сказал Карелла и разорвал клапан конверта.
Такой же белый лист бумаги внутри. И в нем вклейка:
– На мой взгляд, это похоже на четыре полицейские фуражки.
– Да, – сказал Карелла.
– Думаешь, он полицейский? – спросил Мисколо.
– Нет, не думаю.
– Так почему он шлет нам картинки всего этого полицейского дерьма? Рации, жетоны, наручники? Полицейские фуражки? – он покачал головой. – Мне не по душе чья-то идея присылать нам картинки полицейских принадлежностей. Это просто жуть.
Мисколо не был красивым мужчиной: массивный нос, кустистые брови и, кроме того, прослойка жира на шее создавала впечатление, что голова покоится прямо на плечах. Но обычно лицо его было живым, и в темных глазах плясали искорки, особо заметные, когда он отчаянно вставал на защиту совершенно отвратительного кофе, сваренного им лично у себя в конторке. Сейчас всего этого не наблюдалось, и он безутешно рассматривал лист бумаги в руке у Кареллы.
Полицейский участок был священным местом для людей вроде Мисколо и Кареллы. Что бы ни происходило где-то там на улицах, оно могло попасть в здание участка только в наручниках. Хотя однажды – они оба хорошо помнили об этом – женщина с "пушкой" и бутылкой нитроглицерина держала в заложниках эту самую комнату так много часов, что можно было сбиться со счета. Но, не смотря ни на что, подавляющее большинство считали участок замком, как британский шахтер – свою обветшалую сырую хижину. Мисколо был необычайно взволнован тем, что кто-то пользовался полицейским снаряжением для совершения всего, что он, черт побери, задумал совершить. У него было такое чувство, будто бы он забрел в грязный туалет метро и обнаружил на одной из раковин полотенце с монограммой своей жены.
Он знал, что было, так сказать, объявлено в других четырех письмах, если слово "объявлено" здесь корректно. Все письма бок о бок висели на доске объявлений в комнате детективов в том порядке, в каком они были получены:
