— Рад за тебя.
— Только теперь я не дурочка с шоферюгами разными знаться. Да на них еще тратиться. Сейчас, знаешь, с какими гуляю… В ресторане «Баку». Угощаю-ют! Шампанское все, шампанское… Не то что ты: пригласишь в шашлычную, возьмешь вермут… «розовый» — и рад до пупа.
Борис молчал. Смотрел прямо. Перебирал пальцами рубчики на руле. Он испытывал сильное желание врезать наотмашь правой по Галиным пухлым подкрашенным губам. И неожиданно для себя пошел на мировую:
— Поумнела. Ехидной стала.
— Было у кого учиться.
И совсем неожиданно его рука полезла по ее плечам.
Она увильнула.
— Галя, а, — Борька как-то чересчур посерьезнел, говорил с хрипотцой. Снова потянул руку.
— Держись за руль, перевернемся.
Борька ехал медленно, едва тащился. Мучительно соображал. Вдруг переключил скорость, добавил газ, проскочил несколько метров, свернул с дороги:
— К одному мужику тут надо…
Помчался вдоль просеки. Опять резко крутанул баранку — машина встала меж деревьев. Схватил Галю грубо, крепко, ловил губы, дышал:
— Ты же моя, я о тебе день и ночь…
Ему действительно в последнее время не раз вспоминалась прежняя возлюбленная. Бывало — злом, бывало — добром. Жена была чересчур размеренной, правильной и какой-то невероятной любительницей чистоты: в квартире ни пылинки, ни соринки — не знаешь, куда ступить. Ребенка воспитывала исключительно по книжкам, — страшно дыхнуть. И думалось о Гале — с ней было бы проще и свободнее. Но особенно часто грезилась былая любовь ночами, когда рядом с мягким ленивым телом жены находило ощущение, будто он исполняет необходимую утомительную работу. И тогда, остро, до тоски представлялось другое тело, тугое, трепетное, льнущее.
— Прибереги себя для жены, — оттолкнула она его: он всегда удивлялся ее силе.
— Что жена? Думать о ней не хочу, ты…
Галя выскочила из кабины.
— До свиданья.
— Подожди! — Прыгнул он следом, схватил за руку. — Галя! Разведусь я! — И сам удивился своим словам. И обрадовался. Жизнь с женой, квартира казались далекими и ненужными, будто даже не его. А все, связанное с Галей, выглядело веселым праздником.
— Не могу без тебя! К общежитию твоему как-то подъезжал, стоял-стоял, думал-думал — и не зашел…
Галины глаза так и впились в него, что-то цепляли, выискивали: страх в них жил и надежда.
— А помнишь, мы с тобой в лесу были, когда ты в армию приезжала ко мне. Лосей пугали… С капэ, помню, звонят: сестра, говорят, приехала. Я удивляюсь — неужто Люська? Не похоже на нее. Прихожу — а там вон какая сестра! Дурак я, Галька, дурак! Надавай по этой дурной башке! — Борька взял ее за плечи, наклонился. — Ну как я без тебя?
