— Га-га-га!
— Сами казаками заделаемся!
— У царя война!
Кучка реестровых чернодубцев вокруг воза начала поднимать бедарей на смех. Громче всех эконом Гузь. Ухватился рукою за брюхо:
— Войско из вас будет, если вы без штанов, зато с саблями! Га-га-га!
Известно: ворон ворону глаз не вырвет.
Но Гузевы слова — ветер на огонь.
— Совсем не заплатим! — закричал Цыбуля. Словно и не пьян он больше, только что без шапки и в волосах полно жёлтой соломы. — Хоть сегодня в компут!
И пошло...
— Чего стоим? — Это дед Свирид. — Гнать их, товариство! Наши хлопцы тоже у гетмана, пусть и в охотных казаках! Гетман...
Думалось, засверкают сердюки пятками от гнева громады, ан нет! Сабли выдернуты из глубоких ножен, ружья наставлены. Сердюцкие кони — звери!
— Вот беда! Где наши рушницы?..
— Дак мы по-казацки на раду, без оружия... А они...
Богатые реестровики, видя затруднения бедняков, пуще прежнего в хохот.
Громче всех снова Гузь:
— Ну-ка, сабли из ножен! Ну-ка, Цыбуля!
Косоглазый сотник опомнился. Струсил было перед решительностью хлопов. Теперь ещё наглее:
— Сдадите ружья, кто не в реестре! А за непослушание, казаки, врежьте деду нагаек!
Обнажённая сабля почти коснулась деда Свирида.
— Да! Да! — подпрыгнул Гузь. — И Цыбулю на лавку!
Дед ещё взмахнул палицей. К нему подбежал Цыбуля. Но сердюки всех опередили.
— Люди! Что это? — только и речи было у старого.
Палица упала на песок. Затрещала под сапогами.
Цыбуля тоже не успел пискнуть. Лишь длинные усы и красный нос мелькнули между синими спинами сердюков. Правда, на помощь деду бросился внук Степан с товарищами, да их оттолкнули лошадьми. Степана даже связали, хоть на «кобылу» не бросили. Деда швырнули на вытертую деревянную поверхность и при всём народе обнажили синеватое тело...
А в селе тем временем новый шум: сердюки отнимают оружие...
Журба пешком возвратился к себе на хутор, с опущенной низко головою.
Встревоженный Тарас Яценко уже собирался в дорогу.
— Не проси, Иван, не останусь... Меня приказчик Ягуба дожидается... Такие обозы у меня в Московии с товарами...
Говорил по привычке. Журба всегда задержит, прогости хоть неделю. Теперь не держал, а купец — своё. Через минуту шестерик коней уже долбил копытами землю. Подвыпивший кучер ударил ближнего от воза жеребца. Яценко уехал. Журба вышел вслед за ворота и воротился в хату.
Петрусь, чтобы не видеть подавленности отца, отправился к церкви. На майдане возле неё уже не было людей. В Чернодубе по-прежнему ржали лошади, заливались лаем собаки.
