При нужде Пономарев мог заснуть быстро. Для этого надо было лечь на спину, вытянуть ноги, положить безвольно на постель руки и уронить на низкую подушку голову. Он давно заметил, что, если напряженно работает мозг, напрягается и тело; когда в голове скачут мысли, будешь ворочаться и заснешь не скоро, но стоит заставить себя полежать неподвижно, и бег мысли затормаживается, приходит дрема, и за ней сон. Сон идет с ног, делая их ватными, и, поднимаясь по телу к голове, отделяет человека от жизни. Секунды человек еще не спит; погружаясь в сон, он словно спускается по лестнице, на стенах которой перемежаются картины из мира действительного и из мира… из какого мира?
На первой ступени этой лестницы картины реальные.
Сейчас внутренним зрением он видел, как командир бригады, начальник штаба и начальник разведки рассматривают документы немца.
— Любопытно! Крайне любопытно, — сказал начальник штаба.
— Посмотрите-ка сюда! — это был голос начальника разведки.
А командир бригады, радуясь, что это в прошлом, и в то же время злясь, что это могло — ох, как легко могло быть! — удивлялся:
— Ну и ну!
Пономарев видел их лица четко, как будто был рядом с ними, со своими товарищами по войне, которых он часто ругал, если делалось что-то не так, но которых он любил: через войну они шли рядом, деля с ним эту нечеловеческую жизнь. К тому же без этих людей он был ничто — так, брюзжащий желчный старикан, а с ними и с другими офицерами и с солдатами, которые подчинялись этим офицерам, он был командиром мощной и гибкой боевой единицы, послушной его воле и слову, и нужной ему, Пономареву, не ради звезд на погонах и власти, а чтобы истреблять этих ненавистных ему гитлеровцев. Как же можно было не любить всех в корпусе? Не любить корпус для Пономарева означало бы не любить жизнь.
Опустившись в сон еще на несколько ступеней, он оказался в своем штабе, где вместо начальника штаба делами занимается его старик. Штаб и отец отдельно не были вымыслом, но картина «его старик в штабе» была уже фантастикой. Он улыбнулся, увидев своего старика над картой, где были стрелы, разгранлинии, флажки, кружочки и сотни других значков, опустился еще по лестнице сна, и ему вдруг представилось, что он идет к летнему морю, по странно-пестрому городу. В городе низкие синекрышие дома, желтые деревья, улицы, выложенные лиловыми разноформенными плитами, а над улицами звучит музыка. Он добрался до моря и смотрел на него с похолодевшим от восторга сердцем.
