Аист задумался. Охваченный каким-то смутным чувством, он внимательно оглядел балку под крышей.
— Ты почувствовал, что я здесь? — склонил головку сычик. — Я все слышал, Келе…
— Представляешь: Ух решил поохотиться здесь, — сердито шевельнулся аист.
— Ух обленился и кроме того — только никому не говори об этом! — он не слишком чистоплотен. С тех пор как Ух перестал быть полевой птицей, он начал пренебрегать нашими законами; я сам видел, как он клевал падаль, хотя Цин расплодилось великое множество. Да и глаза стали его подводить. Я прилетел раньше, чем он, и все время сидел вон там, позади, а он меня даже не заметил. Разве это не позор для филина!..
— Я тебя тоже не заметил.
— Прости, Келе, но ты меня неверно понял. Мы, ночные птицы, рождаемся в темноте и умираем тоже в темноте. Нам достаточно света от Малого Светила, а вы привыкли к Большому Светилу. Так что тебе в темноте видеть и не обязательно.
— Это верно.
— Конечно, верно! Но вот из того, что филин Ух наплел тебе тут, далеко не все правда.
— Будто бы Чав и Гага…
— Про них — все правда, но почему тебя это волнует?
— А что, если и меня человек откармливает для того же?
Сычик, развеселившись, трижды ухнул; тут же примчалась взбудораженная Вахур, заглянула в дверь сарая, но в темноте ничего не увидела.
— Где Чувик? — захлебывалась лаем собака. — Где этот Чувик? Не тут ли он опять накликивал беду?
— Нет, — покачал головой аист, и Вахур убежала прочь.
— Благодарю, — вежливо поклонился сычик. — Ты уж прости меня, Келе, что я не сдержался. Не сердись, но это было до того смешно: человек, видите ли, раскармливает тебя для того, чтобы съесть. Ну, посуди сам: Чав весь расползается от жира, у него, с какой стороны ни погляди, аппетитные куски, так человеку в рот и просятся; у откормленных Гага ноги и грудка считаются лакомством для человека. Ну, а с тебя-то что взять, Длинноногий? Скажи, что с тебя взять?
Аист, поднявшись, с удовлетворением оглядел свои длинные, тощие ноги.
— Нечего, — обрадованно заморгал он глазами. — И вправду, с меня нечего взять.
— Вот видишь!
— Тогда почему же человек меня кормит?
— Если дело касается человека, никогда не задавай вопроса «почему». Этого нам не узнать никогда. Человек вылечил тебя, дает тебе пищу, — ну и довольствуйся этим. Правда, воздух скоро сделается колючим от холода, но ты уж как-нибудь это перенесешь, а к тому времени, как в наших гнездах опять появятся яйца, подрастет и твое крыло…
— Теперь оно быстро заживет, а тогда я полечу вслед за своими собратьями, на берег широкой реки, туда, где гнездится Кэ, прекраснейшая из птиц, и песок там такой раскаленный, что приходится стоять в воде.
