Рассекающий поле | страница 158

тянул он выматывающе долго.

при смене аккорда он трогал лишь пару нот.

он всю песню построил на мелодии в тишине.

голос сильно сел со времени «Птицы»!

на потном лице божественный покой.

Он как будто везде, в любой композиции отыскивает границы искусства, лихорадочно думал Сева. Драматизм того, что мы слышим, – оттого, что мы не понимаем, как можно не свалиться в сладкие песенки, не дать себя поглотить шумам и самой тишине. Он балансирует, балансирует уверенно, не оставляя себе запасного пространства для безопасности эксперимента. Песня на одном аккорде – это опасно. Уверенно петь на фоне почти тишины – и оставаться в уверенности, что ты еще в искусстве, – для этого художнику надо иметь железные яйца. И он это делает один, в каком-то зачуханном баре, в глубине которого разливают спиртное. Время от времени кто-то нетрезво кричит: «Лёня, давай “Птицу”», – а Лёня сидит в прозрачной снаружи и непроницаемой изнутри воздушной капсуле радиусом один метр. Даже можно представить, что сама капсула на деле находится сейчас совсем не здесь, но технический прогресс зашел так далеко, что нам кажется, будто человек, в ней замурованный, на самом деле сейчас находится среди нас. И только когда он начинает петь, можно понять, что это не так. А можно и не понять.

Под ногой Федорова лежала педалька. Он почти не использовал ее для искажения звука. Использовал для другого. Вот он как-то покарябал по барабану, дернул пару струн, нажал на педальку – и это странное, из чистого мусора собранное сочетание начинает воспроизводиться, задает ритм, под который Лёня подстраивается и играет, поет.

Текста в песенке катастрофически не хватает, но слова для Лёни – такой же случайно подобранный звуковой мусор. Сева смотрел на него и видел, в чем перемена по сравнению с тем, что он слышал у него раньше. Федоров перестал бояться, что ему крикнут «самозванец». Он перестал сомневаться: а может ли быть музыкантом человек без музыкального образования. Он опустился в такой низ, где остался только он и его музыка – там он мог либо сгинуть, либо возродиться. Возродиться не гением, для которого открываются лучшие студии. Возродиться приятием того, кто он и чему служит. Он пел, истекая потом, но был спокоен и счастлив, как христианский мученик.