Солнечным февральским днем он пришел в райком комсомола за путевкой. Там было шумно и весело. Он с удовольствием толкался в коридоре и чувствовал себя очень гордым. Незаметно подошла очередь.
— Раскаиваться не будешь? — просто спросил секретарь райкома. — Ведь далеко от матери и отца придется уезжать.
— Папы нет, убит на войне, — сказал Николай.
Секретарь смутился.
— Значит, решил?
— Да!
Секретарь райкома дружески пожал ему руку:
— Счастливо, земляк! Надеюсь, организацию не посрамишь.
Дрожкин вышел на улицу торжественный и взволнованный, с красной книжкой в руке, забыв ее спрятать.
Вечером мать собрала гостей. Николай запомнил всех, кто был и кто о чем говорил. Все ему желали удачи. А старый друг покойного отца — механик МТС — сказал такие слова, от которых захотелось плакать.
— Говорят, — сказал он, — чем дальше провожаешь путешественника, тем больше прольешь слез. Дорога у Коли дальняя, нелегкая. От всего сердца пожелаем ему: лети, Коля!.. Крылья не окрепнут у птицы, которая сидит в гнезде.
Целина казалась Дрожкину какой-то неведомой, таинственной страной, куда теперь направляются со всех сторон отважные люди. Но его чуточку пугала даль. От этого ему было и радостно, и грустно. Он представлял, что вот идет по незнакомым землям и, как богатырь, не знающий страха, покоряет дикие степи, а все любуются им.
Провожать Николая на вокзал пришли мать, замужняя сестра, друзья.
— Скоро ли увидимся теперь? — в который раз спрашивала мать. — Едешь-то очень далеко, а такой еще маленький.
Николай не привык к тому, чтобы его жалели и, устыдившись слабости матери, сконфузился, ответил сурово:
— Да перестань же, неудобно. Ведь на такое дело иду!
И она, чтобы не огорчать его, сдержала себя, хотя ей было очень трудно. Он пожалел ее, сказал уже ласково:
— Не один же я, мама, уезжаю. Не пропаду.
Поезд тронулся. Мать шла по заснеженному перрону и протягивала вперед руки, будто хотела задержать вагон. Николай стоял в тамбуре, махал шапкой. Мать отстала, закрыла лицо руками.
— Не плачь же, мама, не надо! — крикнул Николай и еле сдержал собственные рыдания, которые горьким комком перехватывали горло.
— Я не плачу, Коленька, — сказала она.
Он смотрел, как уплывала она вместе с перроном.
— Прощай, мама!..
Ехали день, ехали ночь, еще день и еще ночь, потом еще день. Поезд шел все дальше и дальше на юго-восток. За окнами вагона проплывали леса, поля, незнакомые города. На станциях собиралось много народу, говорили добровольцам хорошие слова, желали доброго пути.
