Перелом случился в тот день, когда Кирилл увидел ее работающей с глиной. Казалось, материал поддавался ей с трудом, нехотя, неверно. Но это только казалось. Глина скрипела и повизгивала в быстрых руках Жаклин, таких сильных и тонких. Позже художник подолгу любовался ее руками. Он полюбил прежде всего ее руки и уже предчувствовал, что скоро наступит день, когда он будет, поигрывая ее тонкими мизинцами, по-русски читать ей вслух из Рембо, а она, не понимая слов, удивится ритмической жесткости русского перевода, на пару секунд задумается, сделает серьезную мину и… захохочет, нисколько не смутив привыкшего к присущим только ей интонационным перепадам Кирилла:
Мизинцем ближнего не тронув,
Они крошат любой утес,
Они сильнее першеронов,
Жесточе поршней и колес.
Сиянье этих рук влюбленных
Мальчишкам голову кружит.
Под кожей пальцев опаленных
Огонь рубиновый бежит.
Жаклин, вытирая ладони от неуступчивой глины, сама подошла к нему и вполне прозаично пригласила на вечеринку. Было это сделано ровным и обыденным тоном — так, словно она пунктуально, раз в месяц, приглашала Кирилла на вечеринку в свой особняк. И Кирилл, стараясь, неизвестно зачем, соответствовать этому обыденному тону, принял неожиданное приглашение.
Уже стемнело, когда он подъехал к роскошному особняку. Роскошным он, правда, выглядел только на взгляд молодого москвича, который, при всем достатке папеньки, никогда не видывал апартаментов больше шестикомнатных. И почти весь этот особняк был отдан в распоряжение хрупкой Жаклин — мать ее постоянно отдыхала от каких-то неведомых трудов на курортах, а отец-лауреат недавно подался в Африку, чтобы через год привезти с девственных просторов Черного континента новый шедевр.
Это была не первая, разумеется, вечеринка, на которую Кирилл попал в Париже. Но на такой веселой и свободной пирушке он все же оказался впервые. Искрились красивые коктейли, которые смешивал за стойкой молчаливый и стеснительный парень с прыщами на круглых щеках. Звучала ненавязчиво-проникающая музыка, и парочки кружились в полумраке, жадно прильнув друг к другу. Были занятные разговоры, остроумные девицы с цыганскими, сладко пахнущими самокрутками в желтоватых тонких пальцах, но была еще и Жаклин. Наблюдательная, насмешливая, приветливая, равнодушная, очень красивая. Рядом с ней Стеблев чувствовал себя персонажем экзистенциальной любовной драмы в духе Клода Шаброля. На некоторое время она исчезла, и Кириллу пришлось порядком помучиться ревностью — от его внимания не ускользнуло появление в гостиной высокого, мускулистого, выразительно некрасивого негра с неестественно красными выпученными губами, словно уже сложенными для поцелуя. Не прошло и пяти минут с момента появления афрофранцузского «красавчика», как они с Жаклин куда-то подевались, и воображение Кирилла охотно представило ему картину быстрого и нетерпеливого совокупления на ковре в соседней комнате. Он двинулся к прыщеватому бармену и один за другим проглотил несколько коктейлей — довольно крепких, надо заметить.
