Я вывела Христофора Ласкариса, который уже постепенно терял представление о том, где находится, на улицу, остановила для него извозчика и попрощалась. Он был послушен и молчалив.
— Значит, от меня требуется вести делопроизводство Общества?
— Да, что-то такое, — уклончиво ответил Христофор. — Делопроизводство, составление актов по выполненным работам, ответы на корреспонденцию, составление претензий… Уверен, такая талантливая девушка, как вы, справится с этим наилучшим образом.
— Однако, — смущенная улыбка далась мне довольно легко, — я никогда не занималась зачарованными вещами. Вы не думаете, что это будет сбивать меня с толку? Я имею в виду — на первых порах?
Христофор прищурился. У глаз его оказалось странное свойство — они умели смотреть хищно.
— У вас в сережке, если не ошибаюсь, жемчужина? — неожиданно спросил он.
— А? Да, — я рефлекторно потрогала серьгу.
— Она зачарованная.
— Да вроде бы… — я абсолютно не помнила, кто мне ее подарил. — Это так заметно?
— Конечно. Настоящий жемчуг не может отливать таким цветом. Ювелирные чары весьма распространены. Но вас же это не смущает? В этом городе тысячи, десятки тысяч зачарованных вещей, но совсем не обязательно разбираться в их устройстве чтоб их использовать. Ведь так?
Я не успела ответить. Дверь в кабинет бесшумно открылась и вошел человек. Я собиралась было поздороваться, но осеклась, едва его увидев. Конечно, после того, как меня поприветствовал Буцефал, я готова была к неожиданным встречам внутри этого дома, но тут позорно спасовала.
Человек был невысок — это было абсолютно очевидно. Субтилен, даже худощав, это я тоже видела совершенно отчетливо. Но что я совершенно не смогла определить, так это его половую принадлежность. Сперва мне показалось, что это мужчина — движения вошедшего были резкими, по-мужски четкими, да и стрижка чересчур коротковата для женщины даже по меркам демократичного Трапезунда. Однако лицо с равным успехом могло принадлежать как мужчине, так женщине. Мне приходилось видеть женственных мужчин, как и мужеподобных женщин, но тут было что-то особенное, какая-то дикая, сбивающая с толку смесь мужского и женского начал, заключенная в тонких чертах лица, в манере держать голову, в походке. Когда человек нахмурился, увидев меня, я подумала, что он, несомненно, мужчина — слишком уж резко обозначилась на гладком лбу вертикальная складка. Когда он досадливо дернул головой, я решила, что это, конечно же, женщина. Манера одеваться странного пришельца тоже не добавляла ясности — вместо туники или хитона он был облачен в узкие джинсы и свободно висящую майку, под которой имелось что-то, что можно было бы принять за грудь. Впрочем, с той же легкостью можно было и не принять. Никаких украшений, никакой бижутерии, никакой косметики.
