Я замерла, соображая, как обратиться к этому гермафродиту. Однако, если кто-то в этой комнате и испытывал неловкость от встречи, то точно не он.
На меня он глянул равнодушно, серые глаза прошли вскользь, точно и не заметив. Он зашел в кабинет и молча стал копаться на полках, что-то выискивая. Ненужные вещи он без церемоний сбрасывал на пол. В правой руке у него была зажата жаренная куриная ножка, от которой он не забывал временами откусывать изрядные куски. Он вел себя так, точно в кабинете кроме него никого не было.
Марк лишь молча покачал головой. Христофор нахмурился, отчего лицо его потемнело. Однако никаких представлений не последовало — похоже, у этой троицы имелись свои представления о том, как принято вести себя в обществе. Представляться же самой уже определенно было поздно.
— Я прихвачу это, — сказал бесцеремонный гермафродит полным ртом, помахивая зажатой в руке железякой, которую он вытащил с полки. — Если Ясон спросит, я тут не был.
Голос был низкий, но немного неестественный, точно его обладатель намеренно старался говорить басом.
«Значит, все-таки он, — пронеслось в голове. — Вот те на. Одел бы он платье, я бы приняла его за весьма милую девушку.»
Несостоявшаяся девушка, бросив на меня недружелюбный взгляд из-под густых ресниц, швырнула обглоданную куриную кость на полку и, сопя, потащила добытую железяку к выходу. Впрочем, почему я сразу решила, что это он? Вполне может быть, что это и впрямь девушка, которая предпочитает именовать себя в мужском роде. На втором курсе у меня была одна подруга…
— Эй! — Христофор постучал ногтем по стакану. — Куда?
— Чао! — тот уже был за порогом и проворно захлопнул дверь. Христофор лишь головой покачал.
— Ладно. На чем мы?.. Ага. В общем, вы быстро свыкнетесь. Клиентов сейчас не очень много, у вас будет время войти в курс. Ребята вам помогут. Так ведь?
— Угу, — Марк кивнул. Без воодушевления, просто механически опустил и поднял голову. Я украдкой подмигнула ему, мол «Привет, коллега!». Но он сделал вид, что не заметил.
— Осталось обсудить жалованье, — напомнила я.
Христофор замялся. Потарабанил костяшками по столешнице, вздохнул.
— Племя молодое… — он взглянул на меня и во взгляде его, глубоком и властном, возникла бы будто горечь. — Понимаю, времена… Двадцать лет — а уже о деньгах думаешь. Подумать только, сколько зла, сколько несчастий принесли нам эти кровожадные идолы современности, эти позолоченные осколки, эти презренные дрянные бумажки!..
