«Чтоб я еще раз… — мучительно плыла в звенящей голове мысль, пока я пробиралась через мокрые дебри христофорова дома. — Чтоб еще раз осталась на ужин…»
Но ужин был решительно ни в чем не виноват, грешить приходилось лишь на саму себя и это добавляло мучений. Ужин был великолепен. Все собрались в столовой и я впервые увидела вместе всех своих сослуживцев за одним столом. Христофор был весел, еще до ужина немного пьян, усадил меня на почетное место и без устали произносил тосты в мою честь, что льстило, но в то же время и утомляло. Стол был обилен и многообразен, не будь его выточенные в прошлом веке ножки так крепки, он непременно подломился бы от количества водруженных на его дубовую спину яств и блюд.
В этом доме не жаловали иностранную кухню. Отсюда без жалости были изгнаны ставшие привычными гостями в тратториях норманнские круасаны, джапонские суси, баварские чесночные колбасы и нелепые чешские кнедлики. Здесь, от одного конца стола до другого, царствовала настоящая ромейская кухня, впитавшая в себя и холодный бриз Черного моря и раскаленное солнце Сицилии и запахи египетских печей. Исключением был лишь словенский пирог с почками, да и тот жался на столе неуверенно, чувствуя себя случайным гостем на этом пиршестве животов.
Там был куриный пирог по-серрски, огромный, как праздничный торт, залитый, точно золотом, расплавленным сыром. Пышущие паром глубокие тарелки авоглемоно[9], из старинного фарфора, с вензелем предыдущего императора. В них, среди переливающихся золотых медалей жира, плавал рис, точно дно устилали тысячи жемчужинок, изумрудные хвоинки укропа и розовое распаренное мясо. Мусаку[10] подавали в блюдах, во всем многообразии, которое может существовать в пределах Ромейской империи от запада до востока — мусаку по-никонийски, мусаку по-анатолийски, мусаку с острова Крит, с моллюсками и особенным горьким сыром, мусаку македонийскую, такую острую, что губы пылают как от змеиного поцелуя. Гоферия пиака — тушеная рыба с островов Средиземного моря — покоилась на салатных листьях, еще блестящих росинками масла. Ее белое соленое мясо таяло на языке, оставляя привкус далекого моря, которого я никогда не видела. Афелия[11], залитая янтарным соусом, терпеливо ждала, коктеливо спрятавшись под веточками сельдерея. Поджаристые бока свежих софрито[12] манили своей упругостью.
Были тут и сыры, наверно, все сыры, которые можно достать в Трапезунде. Мягкая, как овечья шерсть, гравьера. Кефалотири родом из далекого солнечного Ипироса. И, конечно же, фета
