— Мы работаем с сервами, — сказал Христофор. — И это значительная часть нашей работы. Знаете, еще каких-нибудь десять лет назад серв был диковинкой тут, сейчас это кажется диким… Помню, брадобрей Корнелий, что работал под вывеской на соседнем перекрестке, поставил серва, который разводил ему пену и точил бритвы — так у его витрины людей было больше, чем басурман при осаде Константинополя… А сейчас не сделаешь и шага чтоб не увидеть серва. Помяните мое слово, скоро им доверят управлять нашими трактусами и спиритоциклами! И добро еще, если не выберут какого-нибудь железного болванчика в стратиги, уверяю, я бы и этому не удивился!..
Христофор разглагольствовал с видом забывшегося старика, с легкостью не замечая взгляда гостя. И я слишком хорошо его знала чтобы думать, что это просто легкомыслие. За внешностью простодушного пьянчуги и неумелого хитреца господин Христофор Ласкарис скрывал ясный и острый, как сарацинский меч, ум. Люди, которые позволяли ему обмануть себя своим внешним видом и поведением, зачастую потом в этом раскаивались, причем самым искренним образом. Господин Макелла, однако, не выказал и тени раздражения, напротив, улыбнулся. И пусть улыбка эта была достаточно холодной, он был мне определенно симпатичен. По крайней мере он не относился к числу тех барышников, пропахших жаренной рыбой, кислым пивом, морской солью и копотью улиц, которые сквернословили, требуя починить какую-нибудь зачарованную пишущую машинку или устраивали скандалы, вымогая скидки за ремонт. Были у нашего Общества и другие посетители — те приходили поздно вечером или даже за полночь, говорили тихо, сидели неуверенно, а деньги, протянутые ими, зачастую напоминали липкие комки грязи. И пусть на них не встречалось крови, все равно они распространяли запах, который не хотелось ощущать.
— Вы читали две недели назад в газетах про убийство? — вдруг спросил господин Макелла.
«Вот!» — сказал кто-то внушительно и тяжело в моей голове и замолк, потому что мне вдруг стало неуютно и как-то зябко, а что говорить дальше — он не знал.
Христофор наморщил лоб, точно припоминая:
— Простите… Две недели, стало быть с четырнадцатого… В «Курио» или в «Дуцеро»?
— И там и там.
— Зарезали?
— Нет, отравили.
— Ох, и верно припоминаю. Жуткая какая-то история. Если не ошибаюсь, какого-то конторского жука отравили прямо в собственном доме. Агафий что ли его звали? Агафон, может… Служил человек где-то в конторе, арифмометром щелкал, пригласил раз к ужину приятелей, а сам, не успели подать десерт, как замертво… Жуткая история, господин Макелла, интересно, что вы ее вспомнили. Там ведь и серв замешан был, а?
