— Уходим!
И вышел первым.
— Не разлучайте меня с Машей! Я хочу остаться здесь! — закричал лейтенант Румянцев, пытаясь выкрутиться из цепких сержантских рук. Но его крепко держали.
На улице подполковник Пепелюга подозвал участкового. Впрочем, тот сам подскочил к нему.
— Мы всё выяснили. Это несчастный случай. Не возражать пустыми словами! — рявкнул он и продолжал: — Мёртвое тело отправить в городской морг, чтоб не смущало людей. Машину я пришлю. Вызов родителей и похороны за наш счёт…
В толпе раздались крики:
— И душегубство тоже за ваш счёт! Проклятый спецназ! Пегие убийцы!
Две-три старушки мелко-мелко крестились на пустой дверной проём, пришепетывая:
— Никто как Бог… Его благая воля…
Сержанты медленно протискивали лейтенанта Румянцева через толпу.
— Вот убийца! — кричали на него.
Один сержант буркнул под нос:
— Он не убийца. Он несчастный случай.
— А почему ему скрутили руки?
Сержант снова пробурчал:
— Если бы его не скрутили, так он бы всех вас пострелял.
Кто услышал, тот отшатнулся.
Подполковник Пепелюга надвинулся на участкового и процедил сквозь усы:
— Власть, успокой народ.
Участковый огрызнулся:
— Как я его успокою, если ничего не знаю, кроме того, что услышал от вас.
Подполковник снова процедил:
— Для младшего лейтенанта милиции ты знаешь достаточно. Действуй, и схлопочешь лейтенанта. Моё слово — олово.
И спецназ уехал. По дороге подполковник хлопнул лейтенанта Болдырева по плечу и сказал:
— Я не буду против, если ты сотрёшь с его пистолета свои отпечатки и сдашь оружие по форме.
Тот облегчённо вздохнул.
По прибытии в часть подполковник вызвал арестованного к себе. Арестованный с угрюмым лицом — светились одни глаза — вошёл в кабинет. Сопровождающие сержанты остались за дверью.
— Садись, лейтенант, — разрешил подполковник. — Как же так, лейтенант, — сказал подполковник, — ты шлёпнул свою жену, как ту прошлогоднюю муху?
— Я не шлёпнул Машу, — возразил лейтенант, — она хотела умереть от моей руки, так и сказала, а я не мог отказать. Вот и вышло — убил.
— Любил — убил. Не понимаю. Ты можешь мне объяснить?
— Этого никто никому не может объяснить, товарищ подполковник. Я люблю. Я убил по любви. И остался один… В голове гудит, в сердце печёт. Такая тоска!
И он зарыдал. Подполковник поморщился.
— Не распускай нюни, лейтенант. Ты же мужчина.
Когда Николай всхлипнул в последний раз, подполковник спросил:
— Скажи, как на духу. Почему ты не застрелился? Ты бы этим весь узел развязал.
— Я офицер, — ответил Николай, — стреляться на службе считаю за позор, да у меня и времени не было. Вы так быстро приехали.
