– О чем ты говорила с ним? – хрипит Марк, перекрыв руками пташке все пути к отступлению.
А она смотрит растерянно. И синие глаза утягивают все дальше. Позволяют нырнуть в их небесную синь, увидеть круглое глянцевое озеро с земляничной поляной и маленькую белобрысую девчонку в лиловом платье. И еще дальше, глубже, погрузиться в ее отчаяние между жизнью и смертью, в ее борьбу на больничной койке, напомнить, что она – дар ему за все его мытарства.
Марк рычит, стряхивая наваждение. Он наклоняется ближе. Аромат земляники дразнит, ластится к нему, дурманит сладостью.
– О чем вы там шептались, а? – выдыхает зло. Пташка не шевелится. – О чем? Ну же, говори! Иначе…
– Иначе что? – она смотрит с вызовом.
– Тебе лучше не знать, – голос хрипнет. А руки сминают ее шарфик. И желание поцеловать ее сжатые в тонкую полоску губы затмевает злость и непонимание. Но он сдерживается из последних сил, понимая – сорвется и сломает ее. Раз и навсегда. И что больше не будет земляничной поляны. Не будет той счастливой девчонки, виснущей на его плечах. Девчонки, которую он кормил с ладони спелыми красными ягодами. Которая называла его принцем и мечтала выйти за него замуж. И все это в каких-то четыре года! И воспоминания отрезвляют. Он отталкивается от стены, отступает, отворачивается.
– Я запрещаю тебе выходить из поместья, – слова срываются сами. Холодные, как будто не он только что ярился злостью. – Я запрещаю тебе разговаривать с кем-то, кроме меня. Ослушаешься, и твой отец умрет.
– Марк, – зовет тихо. Он оборачивается, и она вся сжимается под его цепким взглядом. И смотрит так, что внутри все переворачивается от внезапной нежности, топящей его равнодушие и бешенство. – Я шла к тебе, – говорит, делая осторожный шаг к нему. – И мне стало плохо. Крис… – она спотыкается о его имя и о флакончик, чуть не падает, но Марк успевает подхватить ее, прижать, слыша ее рваное дыхание и запах, сладкий, манящий. Ощущая ее всю, будто перетекающую в его руках, каждый изгиб, каждую косточку, и делая неимоверные усилия, чтобы не поддаться искушению. И слова доходят до него с трудом. – Крис просто помог мне, Марк, – шепчет лихорадочно. Замирает ненадолго, и ее пальцы касаются чувствительного места под левой лопаткой. Марк дергается, перехватывает ее руку. А она вскидывает голову и в ее синих глазах слезы пополам с решимостью. – Я слышала ваш разговор в кабинете, – выдыхает, хотя Марк чувствует: хотела сказать другое. Спросить о клейме? Вспомнила? – Скажи, это правда? Все, что говорил Крис там, в кабинете, – это правда?
