Полный бред вся эта традиция. И все из-за какого-то мрачного, неприветливого дома? Не проще ли поселиться в другом месте? Думается мне, у Марка достаточно денег, чтобы поселиться в любой точке земного шара. В чем же тогда дело на самом деле? Чем ему так дорог этот дом, что необходимо играть в такие игры? И память услужливо подкидывает воспоминание, когда я только приехала в тот дом. Как Марк шел навстречу. И те эмоции… та связь его с поместьем… но она не возникла просто так. Марк держится за этот дом так сильно, что решил в корне изменить свою устоявшуюся жизнь затворника. Почему?
Видимо, последние слова я произношу вслух, потому что Катька лишь пожимает плечами. Она знает причину. Но не скажет, потому что не ее тайна. Я вздыхаю разочарованно. А Катька вдруг выпрямляется, бледнеет и резко встает. Оборачиваюсь, чуя затопившую комнату безысходность.
Марк замер на пороге. Джун сидит каменной статуей. И взгляд. Пустой. Сквозь меня. И холодные, тяжелые слова.
– Собирайся. Отец умер.
Похороны. Поминки. Все как один день. Серый и тягучий, как непрекращающийся дождь.
Марк замкнулся в себе, днями пропадал за закрытыми дверями запретного крыла. А ночами прижимал меня к себе, зарываясь носом в волосах. Сперва это пугало, и я отталкивала его. Он молча уходил, а утром я обнаруживала его спящим на диване в гостиной. Но следующей ночью он упрямо возвращался, выгоняя из постели Джуна. И я привыкла. К его сильным горячим рукам, пышущему жаром телу и щекочущему затылок размеренному дыханию.
Он чутко спит, отзываясь на каждое мое движение, но за ночь почти не меняет позы и не выпускает меня из кольца своих рук, как бы я ни вертелась. Даже во сне доказывает, что я принадлежу ему. Кто бы спорил. Ближайшие два с половиной года вряд ли что-то изменится.
А еще Марк сильно похудел и перестал есть стряпню Марьяны. И та, проработавшая в семье Ямпольских более десяти лет, обижалась до слез. Я даже пыталась подсовывать Марку приготовления его поварихи, но он, словно зверь, чуял обман, и тогда к нему невозможно было подступиться. Не говоря уже о взывании к голосу его разума. Я пыталась с ним разговаривать, но упрямства ему не занимать. И тогда мне пришлось отвоевывать кухню у Марьяны. Поначалу та искоса поглядывала на меня, демонстративно покидала кухню и даже грозилась уехать к дочери в какую-то Тмутаракань воспитывать внучку и коров доить. Но после того, как Марк начал есть мною приготовленное и – о чудо! – спускаться к завтраку, признала во мне если не полновластную хозяйку ее кухонного царства, то по крайней мере союзницу.
