Он шел и нес в душе ощущение чего-то необычного, ощущение радостной находки. Вообще каждая научная победа - хорошо, а здесь человеческая мысль сделала изумительный бросок вперед. Вот тебе и Лисицын Владимир!
Еще в бытность свою студентом в Горном институте Глебов все теснее связывался с миром заводских рабочих. Участвовал в их стачечной борьбе, вел марксистские кружки. Именно тогда, в пору бурных споров и объединения кружков, к Глебову явился только-только поступивший в институт Лисицын.
Беда была с ним. В окружавшей Глебова среде он выглядел совершенно чужеродным. Самолюбивый, замкнутый, с какими-то нелепыми прожектами, туманными идеями, он как бы молчаливо искал дружбы и в то же время без особого сочувствия смотрел на глебовские конспиративные дела. Естественно, что Глебов тогда отстранился от него. Той же зимой они совсем расстались: Глебова исключили из института, выслали в Сибирь.
Так было в прошлом. Ну, а теперь…
Вот дождь какой противный!..
И надо же Лисицыну теперь к великолепному открытию, к блестящей схеме промышленного фотосинтеза пристроить утопические выводы!. Будто, превращая дым в крахмал и сахар, люди могут повернуть историю… как он говорит?… «на путь всеобщего благополучия».
Дождь не унимался. Шквальный ветер становился все сильнее. Одежда Глебова, мокрая насквозь, отяжелела, липла к телу ледяным компрессом. Он шел и думал, что напрасно он все последние годы не уделял внимания Лисицыну, что в беспомощности, заблуждениях и одиночестве Лисицына он отчасти тоже повинен.
На сердце у Глебова было неспокойно.
Он пересек пустырь. Показались еле видные контуры покосившихся лачуг, высокий силуэт столетней вербы. Ближе остальных - приземистая хижина. В окнах света нет.
Глебов подошел к двери, поднял руку, чтобы постучать, и медлил. Спят, наверно: и сам Герасим, и жена его, и ребята - шестеро, мал мала меньше. Расстелили шубенки на полу, подушки - по одной на двоих - в ситцевых наволочках. Улеглись все дружной кучкой. Проснутся сейчас, захлопочут. Как ни протестуй, поставят самовар. А Герасиму - к пяти часам на работу. Прямо совестно…
Спустя минуту Глебов все же постучал.
На крыльце было немного легче - здесь только сбоку обдавало брызгами. Непогода выла. Поскрипывали ветви вербы.
Пришлось еще раз постучать. Лишь тогда из-за двери откликнулся сердитый мужской голос:
- Кого надо?
- Откройте, Герасим Васильевич, это я, Павел.
- Кто?
- Глебов, говорю.
- Павел Кириллыч? Да неужто вы? - Голос сразу стал приветлив, дверь распахнулась. За ней в теплом сумраке, отступила в сторону чуть светлевшая в одном белье фигура. - Заходите, Павел Кириллыч, родной! Да гляди - промокли до нитки!
