И еще не успел развеяться дым, оставленный танками, еще не стих их скрежет и лязг, как пошли грузовики. Десять, двадцать, тридцать… целая колонна. Из кузовов машин, бренча оружием и ругаясь, посыпались жандармы и эсэсовцы, машины прямо-таки извергали их из себя.
Андраш снова побежал, пригнувшись, втянув голову в плечи, только теперь уже не в сторону реки, а домой.
Танки открыли огонь из пушек.
И сразу же им ответили «катюши», стоявшие на огневых позициях, на холме Кальвария. Вскоре к этому «концерту» добавился гнетущий гул: стая идущих бок о бок толстых, брюхастых шмелей-бомбардировщиков появилась на нежном красновато-желтом мартовском небе.
И в тот же миг растворилась наивная фантазия Андраша о быстром и безболезненном освобождении его родного села.
Горели склады, которые гитлеровцы подожгли при отступлении. Густые черные клубы дыма поднимались к небу. Сотни центнеров муки, жира, сахара, масла, соли, да и кто мог подсчитать, сколько разного добра сгорело в том огне?!
В винном подвале бочки с оторванными кранами извергали из продырявленных пулями боков вино. Трое нилашистов, сидя в большом свином корыте, плавали в нем по погребу, залитому вином. Перепившись до чертиков, они в конце концов утонули в вине.
Обезумевшие, что-то орущие эсэсовцы забрались кто в подвалы, кто на чердаки и, не обращая внимания на мирных жителей, из своих укрытий расстреливали последние патроны, какие у них еще остались.
А когда русские перешли в наступление, когда первая волна советских солдат около полуночи переправилась через Рабу, жителей села охватил страх.
Страх охватил даже тех, кто не только говорил, но и хорошо знал, что несет с собою крах старого мира, какие изменения он вызовет.
Боец, поднимаясь в атаку, идет не на парад, он ежесекундно рискует собственной жизнью. Лицо его перепачкано землей и пороховым нагаром, по телу течет пот, голос, когда он кричит, охрипший и грубый. Откуда ему знать, в каком убежище спрятался эсэсовец, с какого чердака целится в него жандарм? С какой же стати быть ему приветливым сейчас, с какой стати открывать сердце для дружбы с людьми, которых он совершенно не знает, когда в руках у него винтовка, а не букет цветов?
Знают ли это, понимают ли это испуганные до смерти, просидевшие всю ночь в погребах жители села?
Завтра, послезавтра, чуть позже, когда пройдет время, они постепенно все поймут, тогда сегодняшний ужас уже не будет так пугать их, а превратится в воспоминание.
