– Мне тоже жаль, – вздохнул Хантер, хотя отчасти был рад, что этого не случилось. Будь тренер здоров, Феррин бы не жила в его доме и он никогда бы ее не встретил.
Спокойствие охватило его, когда он осознал: что бы ни случилось, он не обменяет эти несколько недель с Феррин на на какие сокровища мира. И это пугало его так, как никогда и ничто не пугало. Оказалось, что Феррин много значит для него, и он знает, что обречен подвести ее. Разочаровать.
Феррин искренне наслаждалась шопингом в обществе женщин. В Техасе у нее были хорошие подруги, и она вдруг поняла, что скучает по ним. Нужно подумать, как оставить отца и вернуться домой. Все равно она живет здесь только из-за Хантера. Да, он хотел получить ее позволение просмотреть документы отца, и она, нужно признать, постепенно склонялась к тому, чтобы дать ему это позволение.
Но ей нужно было больше времени, чтобы узнать его. Да и побаивалась она, что, как только разрешит ему доступ к документам отца, он найдет все необходимое и… просто исчезнет из ее жизни. Но в этом она не хотела признаваться даже себе самой. Не нужно быть гением, чтобы сообразить: Хантер не соседский мальчишка, которого она знала с детства. Он сосредоточен на ней. Очень заинтересован. А она так страшилась верить, что дело в ней, а не в документах. Поэтому она все еще тянула, чтобы не узнать правду.
Трусиха!
– Не уверена насчет этого платья? – спросила Габи, подходя к ней.
Феррин слишком долго смотрела на платье для коктейлей. Дорогое, но она может себе это позволить. Правда, платье не из тех, которые она обычно носила. Она остановилась около него просто потому, что хотела поразмыслить. Дать себе возможность прийти в себя, она ведь обычная женщина и не ведет гламурный образ жизни, присущий Хантеру.
– Не уверена, – согласилась Феррин. – Что думаешь ты?
Она сняла платье с вешалки и приложила к себе, стараясь выбросить из головы тревожные мысли. Пока она в Сан-Франциско, все равно ничего не может предпринять относительно документов.
Сшитое из мягкой, ниспадавшей складками синтетической ткани, платье было очень коротким, с американской проймой и с обнаженной спиной. Зато цвет ее любимый, бирюзовый.
– Шикарно! Кара, что думаешь ты? – окликнула Габи подругу, которая в это время обсуждала с Авой, женой Кристоса, приемы приучения ребенка к горшку. Шери, жена Тристана, была в примерочной, примеряла что-то такое, что, по ее словам, «заставит мужа забыть, что я мама, и вспомнить, что я женщина».
