Интимные тайны - Кэтрин Гарбера

Мэри застыла над гробом Дэвида Дювалла. Слезы, удерживаемые из последних сил, нещадно жгли глаза. Почившему претили любые публичные проявления чувств. Эмоциональная и слезливая по своей природе, она решила почтить память деда тихой скорбью. Оставшись наедине с покойником, Мэри в последний раз коснулась дорогого сердцу лица, непривычно холодного, странно припорошенного погребальным гримом.

— Спи спокойно, дедушка.

Старик оставил Мэри Дювалл в щемящем одиночестве. Потеряв обоих родителей и младшего брата в автокатастрофе, она не обрела иммунитета к утратам. Ее новая жизнь балансировала между независимостью и неприкаянностью.

Дурные вести о здоровье деда настигли ее в Париже. Мэри незамедлительно возвратилась в столь нелюбимый ею Коннектикут. Слабеющий дед вознамерился вылепить из взбалмошной внучки достойную преемницу, дав ей хороший стимул. На короткое время…

Онемелыми губами она поцеловала благородный лоб последнего столпа гордого клана Дюваллов, чье сдержанное одобрение она ценила превыше всего. Старик был единственным в некогда большой семье, кто относился к неугомонной малышке Мэри с нежностью. Она знала, что будет скучать по нему больше, чем по кому-либо.

Стук в дверь напомнил Мэри о приближении публичной церемонии прощания. Она посмотрела на часы и поразилась скоротечности времени перед лицом смерти. Стайка родственников, слетевшихся на звон монет, ожидала своей очереди продефилировать мимо гроба в эффектных траурных нарядах.

У Мэри были свои виды на щедрое наследство Дэвида Дювалла. Уважение к деду не позволяло ей размениваться по мелочам. Она планировала учредить трастовый фонд для основания в клинике родного Иствика стационарного отделения послеродовой реабилитации для малоимущих. Она надеялась заняться финансовой поддержкой летнего лагеря для одаренных детей из необеспеченных семей. Мэри всегда с большим трепетом относилась к детскому творчеству. Сказывалось стойкое неприятие близкими ее увлечения живописью. Жизнь в Европе подарила ей первых единомышленников и познакомила со сладкими мгновениями долгожданной славы.

Мэри достала небольшой лист записанных накануне прощальных мыслей, перегнула вдвое и вложила в нагрудный карман дедовского погребального костюма, ближе к навек остановившемуся сердцу. За дверями ее поджидали Ченнинг и Лоретта Морхэд — племянники покойного.

— Я растроган. Твоя скорбь поражает правдоподобием, — съязвил Ченнинг, сопровождая сестру ко гробу.