А революция, оказывается, здесь не при чём… Осознавал ли сам Антонио свою любовь к этой женщине?..
Я пошарила рукой по полкам шкафа, наощупь отыскала портсигар и спички.
…В день, когда мать бросила меня, я всё утро проторчала на берегу реки. Набрала три пригоршни ракушек. Очистив их от ила, песка и водорослей, промыла в воде, притащила домой в подоле платья. А потом полдня провозилась, нанизывая на нить изящные мраморные раковины… Денег на коралловые бусы у меня не было…
Сигарета, зажатая между трясущихся пальцев, неспешно дотлевала, осыпая на юбку сизоватые ломкие цилиндрики, а я ещё не сделала ни одной затяжки.
…Стараясь сделать украшение как можно более красивым, я перемежала ракушки с косточками асаи[94]. Я представляла, как мать наденет его на шею и улыбнётся… Но утром меня разбудил злой шёпот хромой Исидоры…
На пороге появилась горничная… Какое наглое выражение лицо у этой девицы… Гадкая издевательская усмешка… И голос — глухой и далёкий — он словно доносится из подземелья: «…Просыпайся, Джованна! Твоя потаскуха-мать тебя бросила!»…
Пол под ногами качнулся.
— Сеньора, с вами всё в порядке?! — взвизгнула Моника, кидаясь ко мне; я повисла на её руках.
Она помогла мне доплестись до стула.
— Я позову сеньора Фалькао.
— Не надо… сейчас пройдёт… Принесите воды.
Она помчалась выполнять мою просьбу. На пороге обернулась:
— А что сказать тому господину?
— Какому господину?
— Он звонил весь день и вот сейчас снова… Сказать, что вас нет?
— Нет, я отвечу.
Собравшись с силами, я прошла в кабинет. На столе, угрожающе поблёскивая, лежала лакированная деревянная трубка с позолоченными насечками по краям. Едва я взяла её, в моё ухо с рокотом стремительно несущейся горной реки ворвались нетерпеливые, рассерженные интонации министра юстиции. Этот яростный скулёж гончей, упустившей дичь, болезненно вгрызался в виски, закладывал уши, чугунным молотом ударял по затылку. Я перебила его:
— Они здесь, дон Хосе…
Трубка на секунду затихла.
— Чем занимаются? — поинтересовался сеньор Меркадо.
— Ложатся спать, — я чувствовала, как стучит сердце: казалось, ещё немного — и оно выпрыгнет из груди.
— Они не заподозрили вас?
— Не думаю, иначе бы не вернулись… — с трудом переводя дыхание, я нащупала ногой ножку стула, стоявшего за моей спиной, подтащила к себе и, обессилившая, рухнула на сиденье.
— Прекрасно! Ваша спальня на каком этаже?
— На втором…
На полировку бюро упали две багряные капли; я поспешно прижала к лицу носовой платок.
