Жители двора Лейбы-Лейзера и парни с Еврейской улицы[86] знали родословную Мойшеле, знали историю с модисткой, знали и то, что он ненавидит свою маленькую лупоглазую женушку. Когда он по вечерам еще сидел дома и смотрел через окошко во двор, парни шутили, что у него лицо как у больного сухоткой, знающего, что дни его сочтены. Они смотрели ему вслед, когда он начал каждый вечер исчезать расфуфыренный, оставив жену дома одну. Первое время его ни о чем не спрашивали. Лишь, стоя в узких переулках, опершись широкими плечами на закрытые ставни маленьких лавчонок, ощупывали обивщика взглядами. В последующие вечера ему уже бросали вслед:
— Наслаждаемся жизнью, а?
А молодой обивщик хладнокровно отвечал на это:
— Если случай подворачивается, своего не упускаем.
По его словам и хитрому взгляду уличные молодцы заключали, что он не только не интересуется своей женой, но и бывшая любовница для него уже отработанный материал. Он ведь обивщик и днем работает в богатых домах, когда мужчины занимаются делами, и потому их нет дома, так что ему отлично живется. Он поет хозяйкам песенки, заговаривает им зубы выдуманными историями — и срывает цветы успеха. Именно потому, что Мойшеле ничего не рассказывал, парни сами пытались догадаться, куда он ходит и с кем он встречается. Поскольку у него было множество всякой одежды и каждый вечер он выходил одетым по-новому, знатоки оценивали его успехи по наряду.
Однажды вечером он вышел в темно-сером с белой искрой костюме и мягкой рубахе с галстуком. Тяжелое пальто и шапку он нес на согнутой левой руке. Парни видели, что небо ясное и дождя не ожидается, и спрашивали себя: зачем же он захватил пальто? Ясно, как на ладони, что он идет к какой-то вдове, желающей не просто пофлиртовать, а выйти замуж. Поэтому он, мошенник, должен выглядеть серьезным, как бухгалтер. О том, что у него есть жена, он вдове, наверное, не рассказывал или рассказал, что они не живут вместе и собираются разводиться. Даже свои казацкие усы на этот раз он закрутил вниз, а не вверх, что должно было означать, что на сердце у него тяжело.
В другой раз Мойшеле прошел одетый в широкие брюки, заправленные в полосатые чулки из толстой шерсти, и в тяжелых ботинках на двойной подошве, какие носят спортсмены. У его светло-бежевого пиджака два боковых кармана оттопыривались, а третий был пришит в виде заплатки на отвороте правого рукава. Шляпу он держал в руке и шел стремительно, с задранной головой. Пиджак расстегнулся, галстуком играл ветерок. Парни толкали друг друга локтями:
