Последнее испытание, длинная, широкая лестница в старом доме, в котором не было лифта, казалась непреодолимым препятствием, и внезапно накатившее отчаяние сбило его с ног. Опустившись на ступеньки, он ощупал вымокшие штаны и, увидев себя со стороны, старого, разбитого, обрюзгшего, с крошечными яичками, которые меньше, чем были в детстве, вдруг заплакал, а она, держась за гнутые, старинные перила, смотрела так, словно только сейчас заметила его рядом с собой. Кто ты такой, спросила она, а он, достав из кармана телефон, набрал номер. Вы позвонили в полицию, ответили на том конце, ждите, вам обязательно ответят. Наверняка родители уже заявили о ее пропаже, возможно, следователи просмотрели камеры наблюдения, на которых видно, как какой-то мужчина, переодетый санитаром, но не имеющий отношения к персоналу, как подтвердит главврач, увозит их девочку на коляске из палаты, из отделения, из больницы, и ему останется только назвать адрес, куда, истошно воя сиренами, немедленно приедут полицейские, а может быть, даже группа захвата, на всякий случай. Вы позвонили в полицию, ждите, вам обязательно ответят. Надо признать, что все это было безрассудством, совершенным в состоянии аффекта, и еще неизвестно, как это все отзовется на бедной девочке с бесцветными глазами, лысой головой и вывернутыми ладонями, да о чем он только думал, когда похищал ее. Полиция, говорите, чем можем вам помочь, наконец-то ответили ему, але, говорите, мы вас слушаем. Раз моих родителей нет рядом, сказала вдруг она, облизнув сухие, потрескавшиеся губы, может, ты купишь мне картошку фри, я ее никогда не пробовала. Говорите, что случилось, але, полиция на проводе. Картошку фри, повторила она, и взбитые сливки в железной банке, такие, которые можно выжимать в тарелку густой пеной и есть большой, большой ложкой. Он сбросил звонок, убрав телефон, хорошо, будет тебе картошка фри и сливки, только сначала давай доберемся до квартиры, пока нас не заметили соседи, обопрись-ка об меня и держись покрепче за перила. Вам может показаться странным, что я так скоро согласилась, пробормотала она, вдруг перейдя на вы, а знаете почему, потому что мне осталось жить меньше, чем другим, и я решила жить быстрее. Он сначала обомлел, остановившись между первым и вторым этажами, ничего себе, сказала так сказала, а потом вспомнил даму с камелиями, из которой так беспардонно была вырвана цитата, и удивился еще больше.
Он устроил ее в спальне, перестелив постельное белье, и, обернувшись на лежащую на кровати девушку, худую, едва заметную под ворохом одеял, которыми она попросила укрыть ее, дрожа от озноба, удивился, что она ни разу не спросила, зачем он увез ее из больницы и что он вообще от нее хочет, и так покорно принимала все, что происходило, словно ее это совсем не касалось. Выключив верхний свет, он оставил ночник, светивший приглушенно и тускло из-за наброшенного сверху пледа, умывшись холодной водой из-под крана, вытер лицо заляпанным кухонным полотенцем, переодел мокрые штаны и отправился в магазин за картошкой и сливками. Но когда вернулся, она крепко спала, и, вслушиваясь в ее слабое, сиплое дыхание, которое иногда прерывалось, словно она вдруг перестала дышать, он так и простоял в дверях спальни час или даже два, думая о том, как несправедливо и горько, когда двадцатилетние девушки умирают, не успев наделать глупостей, о которых сначала будут жалеть, а потом тосковать, а впрочем, он не двадцатилетняя девушка, но тоже не чувствует, что жил.
