Два слова, которые сопровождали все два года «срочника». Вернее, это не слова, это команды. А команду надо выполнять быстро и точно.
— Взво-о-о-од… Па-адъём! — грохочет бас Павлова. С коек сыпятся раздетые до белья, как и положено, воины. Кидаются к тумбочкам, не успев даже закинуть одеяло на матрац. Быстрее, быстрее, быстрее… Блин, опять не успеваем! А «старички» уже стоят в строю и матерятся зло, гоняют «молодежь», из-за которой учеба может продолжаться и продолжаться…
— Сми-и-и-ир-р-рна! Так, бойцы… Непорядок. А если бы это была боевая тревога? А? А если бы по тревоге поднимал командир части? И что бы он потом сказал мне, стар-р-ршему сер-р-ржанту Павлову? Будем учиться… Отбой! С грохотом полетели с ног сапоги, ремни свернулись кольцом под сброшенное х/б, рыбкой метнулись тела в кровати.
— Глазки закрыть, закрыть. Сейчас еще и свет потушим для достоверности… Минута, вторая. Напряжение ослабевает.
— Подъём! Подъём, мать вашу! С кровати, к одежде, ноги в сапоги (портянки — в карман, это же не по-настоящему, это же учеба), в строй. Перед строем с секундомером прохаживается замкомвзвод. Сержанты — командиры отделений стоят по краям, ограничивая простор только взводным отсеком.
— Ну вот. Повторение — мать учения. Кто сказал: «Mater»? Авербух?
Шаг вперед, двадцать отжиманий. Пока Илюха отжимается, красный не столько от напряжения, сколько от возмущения — он уже прослужил больше года — сержанты похаживают перед строем, проверяя, как застегнуты пуговицы, как затянуты ремни.
— Неплохо, неплохо. А-а-а-а… тбой! — и опять сумятица, пыль столбом, форму — на табуретку, сами — под одеяло. — И не шевелиться там, не шевелиться! Нет, вы посмотрите, как они красиво исполняют команду «отбой», и как паршиво — «подъём»… Подъём, взвод!
— Подъем, подъем, подъем, — заголосили, вторя, сержанты. Они всегда спорили друг с другом, у кого отделение лучше. …
— Отбой! … А теперь по-старинному, со спичкой:
— Подъем! …
— Отбой! … Вообще «подъем» — самая нелюбимая команда в армии. Хуже ее нет ничего. Помню, какими бешеными глазами смотрел на меня отец, когда я (по его же просьбе!) будил его на работу. Включил свет и заорал «командирским голосом»:
— Па-а-а-адъё-о-ом! Чуть-чуть не был бит. Но предупрежден был крепко-накрепко: никогда больше так его не поднимать. А это было через целых десять лет после его службы. … Даже если получилось выспаться, или не спится под утро и проснулся уже, но команды этой не ждешь, не хочешь ждать, оттягиваешь момент «официального» просыпания. И совсем наоборот, «отбой» — это момент, когда ты становишься свободен от всех команд. Вернее, почти от всех.
