— В одном классе, значит? — спрашивала мать, разглядывая мою посетительницу.
— В одном, — ответила Майя и протянула мне учебник. Я взял, подержал его в руках, а потом положил на скамейку, будто бы говоря этим, что он мне теперь не нужен. Эту мою неуверенность почувствовала мать и, посмотрев на нас обоих как-то особенно пристально, взяла ведро и вышла в сени.
Майя все еще стояла. Мне стало неловко, что я такой невнимательный, такой недогадливый, и я попросил ее:
— А ты садись, отдохни… По снегу нелегко идти… Сам знаю…
— Нелегко, — согласилась Майя. И села, как взрослая, на скамейку, ближе к столу. На учебник посмотрела: — Я тогда не сама взяла его у тебя… Это мне подсказали, нет подали даже, чтоб забрала… домой.
— Думаешь, я не заметил?.. Заметил и о чем только не подумал.
— А о чем? — в глазах Майи светились прежняя доброта и ласка.
Я чувствовал себя все еще одиноким, обиженным, отчужденным. И сказал:
— Мне было обидно и тяжело…
— Тяжело… — снова согласилась Майя.
— И сейчас не знаю, как мне жить…
— Как жил, так и живи… А учиться надо. — Майя говорила как взрослая, будто со сцены, исполняя роль героини из какой-то пьесы в школьном драматическом кружке.
А мне и этого было достаточно. Меня не все покинули, обо мне не все забыли, со мной — вот она, моя одноклассница, лучшая из лучших учениц — Майя Михалева.
— А учебник я принесла тебе… Мы с Барановой вместе, по ее книжке, учить будем… Возьми, — и Майя снова посмотрела так умоляюще, что я не удержался и в тот же миг схватил книжку и отнес ее к себе в каморку.
— Чтоб не отставал, я тебе и по алгебре учебник принесу, тоже свой. У Барановой есть, нам хватит одного на двоих…
Я и ушам и глазам своим не верил. Милая ты моя Майя, добрая подружка, что мне тебе ответить на такие слова твои, на твою товарищескую поддержку? И я сказал:
— А ты не боишься?
— Чего? — на вопрос она ответила вопросом.
Ответить я не смог. Глаза мои застилали слезы.
— Мы в субботу с Барановой придем, — поднялась Майя. — Ты учись, не отставай…
И Майя ушла.
А во мне поселилось необыкновенное чувство благодарности к ней. Человеку, выходит, не так много и надо для счастья.
XIII
Время, однако, шло и делало свое дело.
О том, что случилось в нашей деревне после моего «культурного» мероприятия, уже знали в районе. Дядя Игнат Дрозд, которому обо всем очень объективно рассказал старик Парфен, не поговорив даже со мною, поехал в райком партии. Туда, как стало известно, его вызвали не одного. Собрались несколько таких же, как и он, первых председателей молодых колхозов, где крестьяне разобрали почти все обобществленное имущество. Выходит, такие же события произошли после статьи «Головокружение от успехов» не только в нашей деревне.
