1
Фурашов стоял у самого берега, по щиколотку вступив в воду; в высоких резиновых сапогах, подпиравших глянцевыми раструбами под пах, и в гимнастерке с ремнем, в фуражке выглядел молодо — поджарый, высокий, — легко забрасывал спиннинг за лопушистые заросли, на середину речки Поти с темной густой водой.
До обеда многие офицеры тоже, как и он, Фурашов, рыбачили, рассыпавшись по тенистому, поросшему травой и тальником берегу; рыбачили женщины и дети — речка и ольховник оглашались радостными возгласами, вскриками: рыба клевала неплохо. Фурашов поймал двух небольших щук, желто-зеленых, светлых — «камышовок», — и сильного скользкого язя с огненно-красными плавниками.
В обед на уютной, в березняке, поляне варили уху: под тремя ведрами пылали костры, пахло дымом, прелью валежника, сладостью ухи, приправами, и опять было весело, шумно. У костров, у ведер с ухой объединились стихийно — кто куда попал.
Теперь на поляне костры дотлевали, вечером, перед отъездом, их зальют; рядом — два автобуса с раскрытыми настежь дверями, с опущенными оконными стеклами, в автобусах гулял теплый, прогретый воздух. После обеда одни разбрелись по березнячку, другие, натянув сетки между деревьями, играли в волейбол, в бадминтон; до слуха Фурашова долетали команды, резкие хлопки, одобрительные вскрики и рукоплескания. Вместе с Ренатой Николаевной Марина и Катя ушли на луговину, за березняк.
— Папочка, цветов нарвем на могилу маме! — сказала Катя, когда Фурашов, взяв спиннинг, хотел уже идти к реке.
Марина, насупившись, дернула ее за рукав, Фурашов это заметил и, чтобы сгладить неловкость, поспешно сказал:
— Хорошо, хорошо, идите.
Согласие Фурашова разрядило обстановку: Катя только зыркнула на сестру и, видно так и не поняв, чего та дергала ее за рукав, побежала к Ренате Николаевне, поблескивая ногами в белых носках.
Сейчас, забросив спиннинг за чистый плес, за листья лилий, и решив, что пусть блесна опустится до дна, полежит, Фурашов задумался. Что ж, хорошо, что согласился на такую вылазку: всем запомнится надолго и выезд, и это воскресенье.
Мысль перебилась другой — о девочках, о Кате и Марине. Цветы на могилу… Фурашов вздохнул, вспомнив, что когда-то с тоскливой горечью думал, что они забудут мать скоро, память о ней отделится, вытравится из сердечных сусеков, но вот, выходит, ошибся: они помнят ее, не забыли.
