Грело нежаркое, ласковое солнце. Всё так же покачивался плот. Приоткрыв глаз, Мона увидела, как мимо проплывает обрывистый правый берег, обрамленный светлой зеленью кустов.
– Так не спас душу-то, дед? – лениво спросил сиплый голос. – Не утаился от мира?
Другой, глуховатый, ответил с легким заиканием:
– От него утаишься. Сам ко мне з-заявился.
– Погнал под зад коленкой? – засмеялся первый. – Это да, это он умеет. Уху-то ешь.
Зазвенели ложки. Мона открыла оба глаза, но пока лежала тихо, чтобы разобраться, кто тут и что.
На железном листе догорал костерок. Рядом, на подставке из трех кирпичей, стоял дымящийся котелок. Едоков было трое. На давешнего парнишку, громко хлюпавшего похлебкой, Мона смотреть не стала – его она уже видела. Двое остальных были такие: широкий небритый дядька с медной рожей (не иначе дядя Стась) и седовласый старик в монашеской скуфье, в перепоясанной вервием рясе. Этот сидел в одну четверть, так что разглядеть можно было только сухую скулу, обросшую белой бородой, и ус – не седой, а черный.
Запахло еще вкусней – это на углях, оказывается, доспевала рыба. Ужасно хотелось есть, но Мона пока еще не решила, пора ей официально просыпаться или нет. В меднорожем плотовщике, в пластике его жадных движений чувствовалось что-то тревожное. Такие вещи Мона хорошо угадывала. Как хищно обгрыз он одну, вторую, третью плотвичку! Как неприятно облизал пальцы!
Вдруг старшой обернулся – Мона едва сомкнула ресницы.
– Эх, рыбку пожарить да бабу отхарить. – Сыто рыгнул. – Буди, что ль, свою уродку, Фомка. Попользоваться ей желаю.
Притворяться больше смысла не было. Мона рывком села.
– Я говорила, я не даром, – быстро сказала она. – А не хотите – я сойду. Только к берегу пристаньте.
– Знамо, что не даром. Сейчас и расплотишься.
Стась подходил к ней, скрипя галошами, распускал ремешок на штанах. Снизу он казался огромным.
– Сдурел ты? – крикнула Мона. – У меня нос сгнил, заразишься!
Сдвинула повязку – для наглядности.
Но старшой не испугался.
– Дак и я такой же. Пожалеем друг дружку, бабонька. Хворый хворого. Ты харю-то подолом прикрой, глядеть погано.
Она рванула к себе мешок, щупая среди тряпья револьвер, но от нервов не находила.
– Фомка, вторым будешь? – спросил Стась паренька.
– Не, дядь, мне жаниться ишшо.
Сказано было вяло. Помощи с той стороны не будет.
– Ну, гляди. Может, после разохотишься. А ты, дед? Или тебе уже не надо?
– Не надо, – брезгливо ответил монах. Этот и вовсе отвернулся.
