Поручику досталось в свое время, как он говорил, несколько перефразируя фрагмент одной из песен, «по всем литерам — от Сталина до Гитлера». Последние годы он жил в Пангодах, холостяковал в «бытовке» деревянного общежития. В комнате — камере, по его выражению, — всегда было чисто, несмотря на то, что через нее постоянно курсировали гости — холостые и женатые, которые здесь имели возможность спокойно «оторваться». В разгар веселья он пел свою любимую песню из блатного репертуара про «щипача» Костю, который, потроша в трамвае карманы и сумочки пассажиров, всегда вежливо припевал: «Прошу прощенья за резкое движенье!..»; но потом, когда началась война, Костя ушел на фронт и стал в рукопашных схватках крушить челюсти и черепа гитлеровцев, напевая, разумеется, те же самые трогательные слова: «Прошу прощенья… и т. д.»
— Соседушка, привет! — Поручик мялся. — Магазины в одиннадцать открываются, а погибаю сейчас. У тебя «нарезного» нету? — Разговаривая, он смотрел мне за спину, на умывальник, где стоял большой флакон подарочного одеколона. Я понял, что сегодня мне уже улыбнулась перспектива после бритья освежаться проточной водой.
Уходя, прижимая к звездной груди ласково булькающий сосудик, он, как всегда, сказал:
— Сосед, ты меня спас. Я тебе с отпуска литр такой вот, только французской, гадости привезу, у меня на «Земле» ласточка на парфюмерии сидит.
Новым гостям Поручик обязательно показывал фотографию взрослой дочери, ласточки, — в белой кружевной рамке, которая висела над его одинокой кроватью.
Мы слишком разнились с ним по возрасту и интересам, и наше уважительное соседство никогда не было тесным, ну а позже, когда мое жилище (такая же «бытовка», как и у Поручика, которую мне дали на работе как молодому специалисту) потеряло статус холостяцкого, — в нем появилась хозяйка, он перестал заходить ко мне. Однажды все же появился, внимательно посмотрел на мою жену, сделал вывод, что ей сейчас особенно необходимы «разные витаминчики, углеводики», объяснил, что он как раз все это ежемесячно получает в ОРСе, «по особому литеру». Вышел. Быстро вернулся, высыпал прямо на пол десяток консервных банок. Не слушая возражений, ушел к себе, закрылся на ключ, включил громко музыку…
Вечером у него были новые знакомые, студенты-практиканты, в их исполнении из-за шумопроницаемой стены доносилось под гитару сентиментальное: «Не падайте духом, поручик Голицын…» Мой сосед в ответ старательно выводил хриплым речитативом: «Прошу прощенья за резкое движенье!..»
