— Эй, Али-баба, что там? — кричит женщина, спутница мужчины, поводырю по имени Рамзи.
Красивая волоокая блондинка, жеманная и игривая, всю дорогу визжит и восторгается. Такая ему досталась — просто два их верблюда в одной связке. Каждой связке — поводырь.
Его черный «корабль» и ее — почти белая «кораблица» обнюхивают друг друга.
— Они целуются! — кричит волоокая, целится на влюбленных телефоном. — Молодцы, не теряйтесь, чего зря стоять! Али-баба, — обращается она к Рамзи, — а что там? — и показывает рукой вдаль. — А там?
— Ливия! — с чистым русским выговором (наверное, наши туристы самые любопытные) отвечает Рамзи, видно не в первый раз.
— О, Саддам Хуссейн?! — восторгается неугомонная туристка.
Мужчина снисходительно смотрит на нее.
— То есть, Муаммар Каддафи! — поправляется небрежная.
— He is dead… — вполголоса говорит Рамзи, и отводит глаза. — Relax…
Возвращение.
На обратном пути блондинка напевает из шлягера:
«Али-баба, возьми меня с собой!»
Вот и караван-сарай, откуда они недавно убыли по туристскому маршруту. Поездка быстро кончается, всего-то часа три на весь маршрут. Корабли пустыни заученно подламывают ноги, опускают зады. Все спешиваются, благодарят погонщиков, каждый своего.
Волоокая, царственным жестом, подарила Рамзи динар.
— Мерси, мадам.
Мужчина протянул арапчонку две монеты.
— Мерси.
Удобная монета — динар. Две трети доллара. Существенная. Даже по рублёвым меркам. А тунисский язык — этакий суржик из арабского, французского, итальянского.
— Такая у них история, — объясняет мужчина любознательной попутчице.
Сейчас они вдвоем плавают в ночном бассейне, расположенном в центре отельного двора. Бассейн окружён столиками, за которыми пьют вино и курят — люди с караванов, недавние наездники. Один, явный европеец, с рубленой лошадиной головой, самозабвенно сосет мундштук кальянной трубки. Вода — парное молоко, звездное небо — купол сказочного шатра в огненной крошке.
— Римская империя, Карфаген, французская колония… — объясняет он дальше.
— Карфаген должен быть разрушен? — перебивает блондинка, с улыбкой поправляя ладошками дыньки в золотистом лифчике. И вдруг, взвизгнув, уходит под воду — встрепенулись караван-туристы за столиками, по-прежнему невозмутим только курильщик кальяна, покачивается над столом гигантский череп…
— Он уже разрушен.
Она не слышит (круги по воде).
«Ух!» — восторженным дельфином вывернулась, выпрыгнула из воды, опять потревожив степенных караванщиков. Череп, весь в дыму, поперхнулся и закашлялся, показал крупные зубы, сейчас заржёт как обкуренный мерин.
