Гриша смешно ухватил пальцами свои верхнюю и нижнюю губы и изобразил, что они у него зашиты. Степан брезгливо отвернулся. Григорий же и впрямь до самого Миллерово молчал как рыба. Шофёр и пассажир-милиционер ещё долго о чём-то спорили, что-то друг другу доказывали. Я думал о своём и в какой-то момент понял, что даже не слышу их. И точно: я прозевал, как исчез из кабины перепуганный до смерти Гриша. Очнулся только, когда раздался возглас дяди Феди:
– Вот и Каменск! Приехали.
– Надоел я вам, наверное, хуже горькой редьки? – улыбнулся опер.
– Нет, – говорю я, – наоборот, очень интересно.
– Здесь, Фёдор, притормози, я выйду, – он указал на остановку. – Вон мой дом, метров сто отсюда…
– Ладно, Степан, не обижайся, – водитель остановил машину и протянул ему руку, – дерьма везде хватает, согласен, а у вас его просто больше. Давай, брат, без обид. С наступающим тебя.
Милиционер выпрыгнул из кабины, помахал нам рукой и, резко отвернувшись, бодро зашагал в сторону дома.
– Мент-философ, – пробормотал Федя, – надо же. Впрочем, прав он. Милиция – это как большой чемодан без ручки. И нести неудобно, и бросить нельзя…
Я громко рассмеялся: представил дядю Федю бредущим по шоссе с огромным чемоданом.
– Ты чего хохочешь? – ухмыльнулся он.
– Представил… это… ну… человека, – соврал я, – несущего большой чемодан без ручки.
– Ага, смешно, – сказал водитель и вырулил на трассу.
– Слушайте, дядь Федь, а может, музыку послушаем? – предложил я.
– Врубай, – согласился он, – только художника. Классные у него песни.
Я нажал на кнопку.
«Впрочем, в моём, тогда ещё детском, воображении я был недалёк от истины: письма пришли тогда, когда отца уже не было в живых. Письма всё приходили и приходили. С войны письма шли долго. Я любил рассматривать их, будучи уже подростком, пытаясь по касаниям карандаша представить себе образ отца. На пожелтевшей бумаге, как на состарившейся акварели, проступали фрагменты пейзажей, портретов и натюрмортов».
Тёмная ночь.
Только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах,
Тускло звёзды мерцают.
В тёмную ночь
Ты, любимая, знаю, не спишь
И у детской кроватки тайком
Ты слезу утираешь.
Как я люблю
Глубину твоих ласковых глаз.
Как я хочу к ним прижаться сейчас губами…
Маша: Где ты, мой родной? Далеко?
Я: Еду. Уже в Ростовской области.
Маша: Ура! Значит, скоро будешь?
Я: Не очень скоро. Ещё около трёхсот километров.
Маша: С ума сойти. Ты уже трое суток добираешься.
Я: Потерпи немного.
Маша: Так терплю. Устал, мой котик?
