– Один из них даже в тюрьме сидел, – говорю.
– Ну, в тюрьме – это ерунда. В тюрьму попасть – дело нехитрое. И воровать необязательно. Как говорится, от сумы и тюрьмы не зарекайся. Всяко бывает. И невиновных садят.
– Как это? – раскрыл я рот. – Совсем невиновных?
– И вас могут посадить?
– И меня, и тебя. Любого.
– Да как же так? – опешил я.
– А вот так. Кто в тюрьму сажает? – прищурившись, спросил Федя.
– Ну, суд…
– Ясное дело, суд. А в суде кто? Роботы?
– Люди…
– Вот тебе и ответ. – Он поднял указательный палец так, что едва не воткнул его в крышу кабины. – А люди могут и ошибиться. Правильно?
– Ничего себе ошибочка, – возмутился я. – За такие ошибки и самого судью можно в тюрьму посадить.
– Ты, смотрю, Миха, как вчера на белый свет народился, – рассмеялся Федя. – Ты что, книжек не читаешь?
– Как это не читаю?
– «Графа Монте-Кристо» читал? – спросил он.
– Не только читал, недавно мы всем классом даже на спектакль такой ходили. Очень понравился.
– Ну вот, там как раз об этом и пишется. Сколько лет невинный человек в тюрьме просидел? А ты говоришь… Слушай, – вдруг вспомнил Федя, – ты у меня диск забыл свой. Ну, в смысле этого, художника. Классные песни он поёт. Я уже раз сто его слушал. А ну-ка включи, давай ещё послушаем.
Я включил проигрыватель и снова услышал знакомый голос Юрия Купера: «Однажды в чулане нашей коммунальной квартиры я нашёл связку старых писем. Они были с фронта. Письма от отца к моей матери. Они были написаны иногда карандашом, иногда чернилами на пожелтевших от времени тетрадных листках. Некоторые буквы почти стёрлись. Я жадно впивался глазами в расплывающиеся строчки, пытаясь угадать смысл фраз. От пропусков и исчезнувших букв текст становился ещё более загадочным, как будто автор писал совсем из другого, незнакомого мне мира…». Затем кабина наполнилась замечательной песней.
Эх, дороги —
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Знать не можешь
Доли своей,
Может, крылья сложишь
Посреди степей…
За такими песнями не поговоришь. Такие песни нужно слушать только молча. Когда прозвучала последняя нота, Фёдор неожиданно спросил:
– Слушай, Мишка, а почему он всего двенадцать песен записал?
– Не знаю, – пожал я плечами. – Вообще число двенадцать – оно какое-то магическое. Вы заметили, сколько в мире разных произведений с этим числом?
– Не обращал как-то внимания, – покачал он головой. – Например?
– Например, поэма Блока «Двенадцать».
– Ну да, слыхал, слыхал, – улыбнулся водитель и вдруг, хлопнув себя по лбу, вскрикнул: – О! Ещё «Двенадцать стульев»! Помнишь?
