— Ну, и пусть себе кандалят, ты только это, паря, от главного- то не уюливай. Так что дальше было?
— А дальше оне втроём уж какой-то непонятный разговор завели, и слова навроде ненашенские, мы-то ни шиша так и не разобрали. И там ещё более барынька наша говорила, а мужики молчали, да каки-т вопросы задавали.
— Правда, дядечка! — как авторитетный свидетель подтвердила девушка. — Я хоть и не знаю нового языка, но учила малешко, так я смогла разобрать только, что они говорили про синь-камень и про каких-то чародеев, которые, вроде как, в этой горе живут...
— Одним словом, — перебил невесту парень, — пошли мы втроём к скорбной избе, где бабка Пуркина народ к загробной жизни готовит, атаман зашёл, забрал голую покойницу, прикрыл её моим трофеем, и оне с Миновичем побежали к дому, а я двери в избе-то подпёр за ними. Потом мы отворили потаённый лаз — он там, в дровнике — и, затеплив факелы, стали под землю спускаться. В пещоре страшно было. Вскорости добрели до подземного каземата, большого такого — ни стен, ни потолка не видать. В серёдке, а, может, где и в другом месте на полу больша така голубая каменюка лежит, ровно как под водопадом, куда мы со старцем да евонными девками на ладье улетели. Енох постлал на камень ну ту марлю, камень, вроде, даже как засветился. Взял тряпку крепко за края и велел мне на неё каменёк увесистый бросить. Я всё сполнил, и камень ушёл в камень, а материю он выдернул в обратную.
Постлали они ещё раз тряпку, да за один край вдвоём держат, а мне с девками велели на неё покойницу приладить...
— Тяжеленько это было сотворить. Никак она, бедняга, не умещалась на том лоскуте, — вставила своё свидетельство Даша. — Вот всё же усадили, а чуда нет. Тогда наша барынька и говорит, это её, дескать, грехи не пускают, надо чтобы невинной она была, а так не разверзнется.
— Невиновной в чём? — перебил её Макута.
Даша залилась румянцем и потупилась, не зная, что и ответить взрослому мужчине.
— Да, чтобы она мужика не пробовала, — пришёл ей на выручку Юнь, довольный тем, что самому Макуте что-то растолковал. — Сняли мы убиенную, положили в сторонке, а Енох Минович хвать Дашу и на лоскут этот, я её за руку едва успел хватить, а она тоже не проваливается. Тогда Маша встала на колени, облокотилась на тот камень, тут руки ейные туда и погрязли. Она спужалась и отпрянула.
«Видите, меня они пускают, — говорит, — я сейчас, мол, возьму Митадору, обниму, вы её ко мне ремнями привяжите, и я прыгну. А там будь что будет. Верю, — говорит, — оне добрые и нам помогут». Так всё и сделали. Теперь оне обе там, — шумно выдохнул Юнька.
