Билет до Луны | страница 36

— Коля, в архиве должны быть документы с адресом. Он ведь из другой области прибыл. Может, пособишь в поиске? Не хочется, чтобы такой мальчишка пропал.

Что за архив и какой мальчишка — непонятно, я засыпаю, и мне начинает сниться, что мы опять ловим рыбу. Она гнет удилище, натягивает леску, поплавок резко уходит под воду, подавая сигнал равномерными, быстро убегающими кругами.

— Юр, просыпайся! Про рыбалку помнишь? — Дядя Коля будит меня, уже одетый.

Я пью на кухне рядом с ним кофе. Настоящий кофе, нисколько не похожий на тот кофейный напиток, что дают в детдоме.

— Бери гренки. Сам делал. Навались на бутерброды с сыром. Мать спит. Рано еще, так что выходим тихо.

Я иду в резиновых дядь-Колиных сапогах, они мне немного велики. Густая трава обдает сапоги росой. Солнце выходит не торопясь, раскрашивая небо постепенно, словно раскатывает дорожки, розовую и лимонно-желтую, на бледном бесконечном полотне лазури. У солнца нет команды «Подъем!». Хочет — выходит, не хочет — укрывается облаком. Утренняя тишина совсем не похожа на дневную. Здесь все просыпается тогда, когда пожелает. И даже человек. Захотел человек порыбачить — вот и проснулся, не захотел — спит дальше. Здесь человек хозяин. Он сам решает, что делать: сколько поваляться в кровати, что положить на бутерброд, какую одежду надеть и, главное, чем заняться.

Я часто вспоминаю Ольгу Борисовну и ее сына. Наверное, именно они помогли мне понять, что мир за забором не просто другой — он настоящий, цветной. В нем много желтой краски. И это не только цвет разлуки. Это еще и цвет надежды.

В шестнадцать с небольшим меня вызвали к директору на беседу — явно на тему: «Как жить дальше будешь?» В кабинете на удобном дерматиновом диване сидели две незнакомые мне женщины. Та, что постарше, смотрела прямо на меня. Та, что помоложе, отводила взгляд. Директор мимоходом бросила на меня оценивающий взгляд, словно пытаясь предугадать мою реакцию, и без всякого пафоса, как-то невероятно буднично выдала:

— Знакомься. Это твоя мама. И бабушка.

Директорская погрузилась с тишину. Через открытую форточку с улицы слышны голоса. Я цепляюсь за эти звуки, вслушиваюсь. Это не помогает, мысли упорно возвращаются к словам Таисии Ивановны. От того, что она произнесла это совершенно без эмоций, ощущение нереальности только усиливается.

Известие меня ошеломило. Если бы мне в тот момент сказали, что Дед Мороз все-таки существует, я бы удивился меньше. Оказывается, моих родных разыскали, подняв архив. Я сидел словно пришибленный. Смотрел в пол. На полу шевелились мыски моих серых с белыми полосками кроссовок. Они двигались как-то сами по себе. Я сделал попытку на этом сосредоточиться. Но из созерцания облупленной обуви меня вывел голос директрисы: