— Можно с вами сфтокаться? — неожиданно спросила она меня как-то в коридоре. — Подружкам покажу. А то не поверят.
Я онемел на минуту. Она опередила меня, за что ей честь и хвала.
— Со мной можно не только сфоткаться, — сказал я с развязностью пьяного Дон Жуана, игривый старчо (так меня называет Коля Варсегов).
Я сфоткался с ней в коридоре. На прощание сказал:
— В кабинете лучше получится.
— Ловлю вас на слове! — словно амур крылышками, взмахнув на прощание цветастой юбчонкой, пропела она.
— Ебешь? — глядя вслед удаляющейся упругой попке, спрашивает строго мой состаканник, ментор, ветеран «Комсомолки», матерый обозреватель, бретер и бабофил Б.
— Да как-то нет пока….
— Вот я смотрю на тебя, Мешок: худой, тощий, бедный, старый, похотливый, небритый, вонючий…
— С «вонючим» не согласен…
— Протест не принят. Взгляд алчный, недоебанный… Сам ты какой-то придурковатый. Неужели тебе еще бабы дают?
— Не всегда, — с сожалением признаюсь я. — Да если и дают то далеко не те, которых я бы желал. Вот, к примеру, Ангела Меркель…
— …Жениться тебе надо, Санек, — вздыхает по-отечески матерый обозреватель. — Да. Девки любят героев. Сейчас ты на волне. Ты — звезда. Хоть и елочная, картонная. По сути, ты — редакционный дурачок! Блаженный! Тебе многое позволено. Такой нужен на определенном этапе. А через год-другой — волна сойдет, смеяться будет запрещено, и ты станешь обыденным, заурядным старичком, пишущим никому не интересные, бессовестно приукрашенные мемуары. И станешь никому не нужным, ворчливым, занудным и банальным пердуном.
— Я буду курочек в деревне разводить…
— По утрам, шаркая и прихрамывая от подаргы, морщась от геморроя, ты будешь приходить в пивную похмелиться. Ты будешь хвастать перед местными мужиками фотографиями, где ты изображен со знаменитостями, с Сигалом, с Киркоровым…
— О! У меня есть фотка, где я с тобой!
— И со мной тоже… Но мужики, уже привыкшие к чудаковатому, зловонному, надоедливому старичку, сующему всем под нос странные, грязные и мятые фотографии, будут посмеиваться в усы и угощать тебя пивом… А пока, сынок, пойдем: угощу тебя рюмкой водки.
Он был во многом прав, этот мудрый военный эксперт. Но даже такая мрачная перспектива не могла омрачить моего естества. Я спустился в магазин, купил вискаря, винаря и шоколадку, на случай, если Вика в самом деле заявится. У меня в кабинете в тот момент, некстати, находился писатель, непризнанный гений, Задожопин. Он страстно хотел, чтобы я написал восторженную рецензию на его книгу. Такие писатели встречаются в нашей действительности. Они готовы заплатить большие деньги за хорошую рекламу. А я, продажный журналист, не готов написать свое восхищение на унылую, нудную книгу о платонической любви Задожопина к прекрасной юной Вакханке, где не нашлось места здоровой эротике и сексу. Ни одного матерного слова!
