Энрико Карузо: легенда одного голоса | страница 97
Я села на стул около кровати и прислушалась. Он еле дышал. Ввели под кожу эфир и камфорное масло. Я смотрела на его неподвижное тело, покрытое простыней, на его исхудавшее лицо и думала, что если я буду сидеть неподвижно, моя сила, молодость и здоровье вольются в него, что только я в состоянии спасти его...
Семь часов просидела я без движения. Я слышала, как сестра сказала:
— Пульс улучшился.
А потом слова доктора Стеллы:
— Думаю, он будет жить.
Доктор Марри дотронулся до моей руки.
— Все в порядке, миссис Карузо. Пойдите и отдохните. Уже девять часов.
Я дошла до двери и... упала в обморок. Когда я открыла глаза, то увидела, что лежу на диване в детской, где Нэнни кормила Глорию. Малышка завтракала.
— Она уже съела яйцо, — сказала Нэнни.
Чудесная, обычная жизнь детской!
В это утро доктор сразу же обнаружил абсцесс, но, хотя гной удалось полностью удалить, состояние больного не улучшилось и решили произвести переливание крови. Донором стал Эверетт Уилкинсон из города Меридэн (штат Коннектикут), который потом говорил:
— Я не согласился бы поменяться в тот день местом с самим королем Англии.
— Кто же я теперь такой? — спрашивал Энрико. — У меня теперь не чисто итальянская кровь.
С того дня он начал поправляться и врачи сказали, что спустя несколько недель он сможет выехать в Италию, если будет серьезно следить за своим здоровьем. Мне кажется, что само разрешение на выезд в Италию способствовало улучшению его состояния. Мы планировали отдыхать в течение года: провести два месяца в Сорренто, где есть возможность принимать грязе- ные ванны, чтобы подлечить руку, а осенью ко времени сбора винограда отправиться в Синью. Первый день урожая всегда торжественно празднуется крестьянами. В этот день женщины надевали яркие косынки и грубые полотняные блузы, выстиранные до молочной белизны, и черные юбки, спускавшиеся ниже колен, но оставлявшие голыми голени. Мужчины надевали большие соломенные шляпы, украшенные длинными лентами. Когда все бывало готово, выходили мы, желали богатого урожая и торжественно срывали первую гроздь винограда. Целое утро все смеялись и пели, нагружая виноградом бочки, стоявшие на невысоких тележках, запряженных быками. Потом крестьяне отжимали сок ногами, как делали это столетиями, хотя Энрико установил соковыжималку. Они отказались и от молотилки, привезенной из Америки, хотя и восхищались ею, и молотили цепами. В полдень мы посылали на виноградники хлеб, сыр и фляжки с прохладным вином. Поев и попив, крестьяне ложились спать в тени виноградных лоз. В сумерках скрипящие телеги направлялись на ферму. Рядом с ними с песнями шли крестьяне. Их голоса смешивались с монотонным жужжанием пчелиных туч, роившихся у бочек со сладким виноградом.