— Что это? — не удержалась Настенька.
— Чернобай, посмотрите, — спокойно сказала Галина Михайловна.
Нехай взял автомат и вышел из палатки.
— Мотоцикл, — неожиданно произнес танкист.
Настенька внутренне вздрогнула от его еле слышного голоса.
— Да, да, конечно, — поспешила успокоить она и вся подобралась, взяла себя в руки.
«Они ж совсем беспомощные. И я… все мы должны защищать их», — думала она, все более чувствуя ответственность за раненых.
«Господи! — взмолилась Настенька, хотя не верила в бога и ни разу в жизни не произносила этого слова. — Ну, сделай так, чтобы все обошлось благополучно. Ну, взвали на меня все удары, все осколки и пули. Зачем ты их, зачем Мишу, Диму, Толика, вот этого танкиста?..»
— Сестричка, — произнес танкист, — это наш… наш мотоциклист приехал. Слышу русскую речь.
— Да, да, это к нам, — ответила она уверенно. И чем больше говорила, тем тверже становился ее голос. — Скоро сюда подъедет госпиталь. Вас будут лечить. А потом отправят в тыл, и вы поправитесь. Еще повоюете… До самой победы.
Танкист открыл глаза, покосился на нее:
— Не придется.
— Да что вы, — настаивала Настенька. — Вас как зовут?
— Николай… Коля.
— А отчество?
— Просто Коля.
Он, верно, еще не привык к отчеству. И это ее удивило. Он казался немолодым, пожившим, гораздо старше ее.
— А вы какого года? — спросила Настенька.
— Двадцать четвертого.
«Господи! — изумилась она. — Так он же моего года».
Послышался знакомый голос. Появился комбат. Он быстренько обошел всех раненых, о чем-то переговорил с Галиной Михайловной и поспешно уехал. Тарахтенье мотоцикла долго держалось в ночи, словно это был не звук машины, а тихое погромыхивание тучки, повисшей над лесом. И снова они остались одни. И опять в палатке водворилась тишина. То есть не совсем тишина: слышалось неровное дыхание, покашливание, бормотание, но это были звуки, к которым Настенька привыкла и которых не замечала. Впрочем, что-то нарушилось, каких-то звуков не хватало. Настенька не успела разобраться в том, чего именно недостает, услышала шепот:
— Ангелочек, подойди, ежели можешь. Ангелочек.
«Бредит, что ли?» — подумала она и поглядела через плечо.
Ее манил к себе Яков Федорович. Настенька хотела сказать, что занята, что у нее индивидуальный пост и покидать его она не имеет права, но он настаивал, и она подошла.
— Что, Яков Федорович? Почему вы зовете меня ангелочком?
— И то верно. Беленькая… И нас это… С того самого света…
— Усните, Яков Федорович. Ус… — И тут ее резанула догадка: не слышно дыхания Хабибуло!
