Лепта | страница 36



 — глава французской Академии, Камуччини{30} — итальянский современный классик. Их Александр уже знает в лицо и весьма рад, что ему выпало их видеть.

Торвальдсен и Камуччини по просьбе Петербургской Академии будут его наставниками. Только пока не о чем советоваться с ними. Ни за что свое он еще не брался всерьез. Батюшкина беда выбила из рук палитру. Сейчас у него обрабатывается эскиз картины из истории все того же Иосифа Прекрасного — «Братья находят чашу в мешке Вениамина», но эскиз еще сыроват.

Художников в зале человек двести. Слышна французская речь, немецкая, итальянская, английская, русская. Все художники представлены — и те, что носят берет Рафаэля, и те, что отрастили бороду и усы Рубенса, и те, что щеголяют в красном плаще Леонардо да Винчи…

Александр и Григорий пробрались к своим. Русских художников — тоже не мало — десятка два. Среди них братья Брюлловы — Карл и Александр. Карла издалека видно: у него крупная античная голова. Он, как всегда, в центре общего внимания. Рядом с ними черный, сверкающий глазами Федор Бруни. И он для такого торжества отвлекся от своего гигантского «Медного змия» — прекрасно начатой картины, какой в русском искусстве еще не бывало. Тут же Орест Адамович Кипренский, нарядный, в оранжевом шелковом галстуке; Алеша Марков со скрещенными на груди руками.

Корнелиус вошел в зал после всех, медленно, торжественно, устремив глаза поверх голов, хотя был небольшого роста. Сейчас же грянули дружные рукоплескания, и Корнелиус попал в объятия Торвальдсена и Камуччини. Немецкие художники вдруг запели песню о лаврах, которых достоин великий Корнелиус. В ту же минуту Энгр, улыбаясь и жестикулируя, подошел к Корнелиусу и возложил ему на голову лавровый венок.

— Viva! — пронеслось в зале. Было в этом общем ликовании столько сердечности, что Корнелиус растрогался.

Когда хор закончил пение, Корнелиус, кланяясь во все стороны, заторопился, затараторил по-итальянски клятву, что сохранит этот венок навсегда, поместив его в студии на почетном месте, он навсегда сохранит память об этом дне. Ему дорого внимание художников, дорога дружба. Дружба и соревнование пробуждают у художника желание трудиться, писать новые картины.

Александр понимал Корнелиуса с пятого на десятое. Спасибо, Кипренский время от времени помогал — переводил. Александр вдруг подумал: вот перед ним множество художников, и сидят среди них внешне неотличимые от других Торвальдсен, Энгр, Корнелиус, Деларош