— Александр, ты уж и на себя стал непохож. Опомнись. Ведь ничего тут не поделаешь. Смириться надо, — успокаивает его Григорий Лапченко. Они живут рядом, мастерские одна над другой, поэтому часто вместе.
— В том-то и дело, что ничего тут не поделаешь…
— Брось уныние, хай ему грец, — сердится Григорий, — Андрею Ивановичу самая лучшая опора — твои успехи. Не забывай — на тебя он уповает…
Григорий нашел самые необходимые слова.
— Разве я не понимаю? — вздыхает Александр. — Я понимаю…
— Нас вот немцы приглашают. Их кумир — Корнелиус{27} — уезжает из Рима, он теперь будет директором Берлинской Академии. Художники устраивают ему проводы. Пойдем, что ли?
— Пойдем, — соглашается Александр…
Это весьма любопытно посмотреть на художников, когда они соберутся вместе. Он уже по спорам-разговорам в кафе Греко понял: сколько художников, столько манер, столько направлений. Он-то думал, чего проще: дал тебе бог умение рисовать, схватывать натуру — ну и прекрасно — пиши, как отцы писали. А в Риме он узнал о немецких художниках, которых называли назарейцами, Обществом святого Луки и еще — прерафаэлитами. Они объявили современную живопись усложненной и звали вернуться к простоте письма художников, живших до Рафаэля. Вроде бы дико идти вспять. Но среди этих художников тот самый Корнелиус, которого называют великим.
Александр вместе с Григорием уже бывали в доме прусского генерального консула, посмотрели фрески из жизни Иосифа Прекрасного, выполненные назарейцами. Их удивило это упрощенное письмо, условное, без полутонов и точных исторических подробностей. Они изумились: значит, и так можно. Неужели? А мы-то в своей Академии как отстали. Нет, в один день всего тут не постичь, не понять.
Григорий рад согласию Александра:
— Ну вот и добро, что идем, хай ему грец!..
Высокий зал с хорами для оркестра утопал в цветах. Множество гирлянд, сплетенных из роз, оливковых ветвей, лавра, переброшены крест-накрест от стены до стены, справа налево, слева направо. В нише под хорами, на пьедестале, — огромный бюст Корнелиуса — остроносого, с бровями вразлет — в лавровом живом венке.
Усыпанные цветами столы, за которыми сидят художники, расположены вдоль стен зала в четыре ряда. В самом центре столов сооружен балдахин из цветов, в нем — почетный золотой стул — тронное место для Корнелиуса. Возле балдахина уже сидят самые славные, самые известные художники: скульптор Торвальдсен{28} — белоголовый старец, Энгр{29}
