Проносятся влажные от росы поля, еще подернутые легкой утренней дымкой. Маленькие домики деревень словно застыли в ожидании первых лучей солнца. Сейчас в манговом саду и в зарослях бамбука, наверное, уже щелкают скворцы. Джайраджи гонит скотину на пастбище, а Шрипат доит своих буйволиц. В застывшем воздухе медленно тает мычанье телят, быки лениво позвякивают своими колокольчиками. А здесь все звуки заглушаются стуком колес, скрипом вагона да ревом паровозного гудка — неразлучного спутника моей кочевой жизни…
Маленькие холодные ручонки, дотронувшись до моей руки, прерывают мои размышления. Это проснулся мальчуган, спавший на соседней скамье. Он уже соскочил на пол и сейчас беспокойно вертится около меня, широко раскрытыми глазами глядя в окно. Худенькое тельце с отчетливо проступающими ребрами, вспученный животик, маленький грязный носик, из которого все время течет. Это, как видно, сынишка того старика, который с самой полуночи, растянувшись на голой скамье, тяжело дышит и то и дело натужно кашляет. Вся одежда старика — ветхая набедренная повязка. А на его малыше — рваная рубашонка, до того заношенная, что невозможно определить, какого она была цвета. На ней нет ни одной пуговицы. Видно, растет мальчуган без материнской заботы. Безрадостное, полное лишений детство, два-три года учебы в школе, а там бесконечный изнурительный труд — таков, наверное, будет его жизненный путь!
Но сможет ли отец вырастить своего малыша, когда в нем самом, видно, силы уже на исходе? Этот изможденный, сотрясающийся от кашля, старый человек — кто он такой? По виду его можно принять за какого-нибудь мастерового, давно потерявшего работу… Как знать, может быть, он стал жертвой своей привычки всегда говорить то, что думает! Ведь и сейчас встречаются еще такие люди. Я даже могу представить себе, как это произошло…
— Заходи, заходи, брат Джокху… Да заходи же, не стесняйся! — любезно улыбнулся ему управляющий фабрики, указывая на стул, когда Джокху явился на вызов. Но, несмотря на приветливый тон сахиба[21], рабочий держался настороженно. Он робко уселся на кончик стула, растерянно улыбнулся, а потом снова плотно сомкнул губы и замер, нервно сжав пальцы.
— Так вот, брат, — продолжал управляющий, — ты знаешь десятника? Того, что у вас самый заводила? Мы хотим назначить тебя на его место.
Джокху промолчал.
— Ничего, обижаться не будешь. Полторы сотни рупий в месяц! Только подтверди, что в день получки он заставил тебя дать ему взятку. Ну, скажем, пять рупий…
