После этого в голову Ломели хлынул поток других объяснений, но почти все из них отторгались воображением. Он в буквальном смысле приучил себя не иметь дела с такими мыслями. Еще с мучительных дней и ночей его молодого священничества он руководствовался пассажем из «Дневника души» папы Иоанна XXIII: «Что касается женщин и всего с ними связанного, никогда ни слова, никогда; женщин словно и не было в мире. Это абсолютное молчание даже между близкими друзьями обо всем, что связано с женщинами, было одним из самых принципиальных и продолжительных уроков моих первых лет священничества».
Такова была суть жесткой умственной дисциплины, которая позволила Ломели нести обет безбрачия более шестидесяти лет. «Даже не думай о них». Одна только мысль о том, чтобы пойти в соседний номер и поговорить с глазу на глаз с Адейеми о женщине, лежала за пределами закрытой интеллектуальной системы декана, поэтому он решил забыть об этом происшествии. Если Адейеми захочет довериться ему, то он, естественно, выслушает его в духе исповедника. Если нет – будет вести себя так, словно ничего не случилось.
Он протянул руку и выключил свет.
В шесть тридцать утра зазвонил колокол, призывая всех к утренней мессе.
Ломели проснулся с ощущением неотвратимости судьбы, словно все его тревоги собрались где-то у него в голове, чтобы броситься на него, когда он проснется окончательно. Он прошел в душ и попытался снова прогнать опасения обжигающей водой. Но когда он стоял перед зеркалом и брился, они все еще были здесь – прятались у него за спиной.
Он вытерся, оделся, опустился коленями на скамеечку и прочел молитву по четкам, потом молился о том, чтобы Христова мудрость и руководство не покидали его на протяжении испытаний предстоящего дня. Когда одевался, пальцы дрожали. Он замер и приказал себе успокоиться. Для каждого предмета одежды была своя молитва, – сутана, пояс, рочетто, моццетта, дзукетто, – и он произносил ее, надевая их.
«Защити меня, Господи, поясом веры, – прошептал он, завязывая пояс на талии, – прогони пожар похоти, чтобы целомудрие обитало во мне год за годом».
Однако он делал это механически, вкладывая в слова не больше чувства, чем если бы называл кому-то телефонный номер.
Перед тем как выйти из комнаты, он посмотрел в зеркало на себя, облаченного в церковные одеяния. Пропасть между той фигурой, какой он казался, и человеком, которого он знал, никогда не была шире.
Он прошел с группой кардиналов в часовню на цокольном этаже. Она размещалась в пристройке к основному зданию: простое модернистское сооружение со сводчатым потолком, с белыми деревянными балками и стеклом, подвешенным над полированным золотистым мраморным полом. На вкус Ломели, все это напоминало зал ожидания в аэропорту, но его святейшество, как это ни удивительно, предпочитал эту часовню капелле Паолина. Одна стена полностью состояла из толстого зеркального стекла, за ней находилась старая стена Ватикана, точечно украшенная у основания растениями в горшках. Отсюда было невозможно не только увидеть небо, но даже сказать – рассвело уже или нет.
