И тут, к удивлению Ломели, Беллини легонько поцеловал его сначала в одну, потом в другую щеку, затем развернулся и пошел дальше вверх по лестнице.
– Доброй ночи, – сказал Ломели ему вслед.
Беллини, не поворачиваясь, поднял в ответ руку.
Ломели постоял еще минуту, глядя на закрытую дверь, запечатанную лентами и воском. Он вспоминал свой разговор с Бенитезом. Неужели его святейшество настолько хорошо знал филиппинца и доверял ему, что позволил себе в его присутствии критиковать собственного государственного секретаря? Тем не менее в этом замечании была какая-то достоверность. «Блестящий неврастеник». Он чуть ли не слышал голос ушедшего папы.
В эту ночь Ломели тоже спал беспокойно. Впервые за много лет ему приснилась мать, вдовствовавшая сорок лет, она сетовала, что он холоден с ней… Когда он проснулся ни свет ни заря, ее жалобный голос все еще продолжал звучать в его ушах. Но когда прошла минута-другая, он понял, что и в самом деле слышит женский голос. Поблизости находилась женщина.
Женщина?
Он перекатился на бок, нащупал часы; они показывали почти три.
Женский голос зазвучал снова: взволнованный, обвиняющий, почти истерический. Потом послышался низкий мужской: мягкий, успокаивающий, утешительный.
Ломели сбросил с себя одеяло и включил свет. Несмазанные пружины кроватной рамы громко скрипнули, когда он спустил ноги на пол. Он осторожно на цыпочках подошел к стене, приложил ухо. Голоса смолкли. Он чувствовал, что по другую сторону тонкой стенки тоже слушают. Несколько минут он оставался в таком положении, наконец начал чувствовать себя глупо. Нет, его подозрения нелепы. Но потом раздался узнаваемый голос Адейеми (даже шепот этого кардинала резонировал), а за ним щелчок замка закрывающейся двери. Ломели быстро подошел к своей двери, распахнул ее как раз вовремя, чтобы увидеть исчезающую за углом синюю форму дочерей милосердия святого Викентия де Поля.
Позднее Ломели стало ясно, что он должен был сделать дальше: немедленно одеться и постучать в дверь Адейеми. В этот ранний час, когда легенды еще не были выдуманы и отрицать случившееся невозможно, между ними мог произойти откровенный разговор. Но декан вместо этого улегся в постель, натянул одеяло до подбородка и стал взвешивать варианты.
Наилучшим объяснением (иными словами, наименее дискредитирующим, с его точки зрения) было такое: монахиня пребывала в тревоге, она спряталась, когда все остальные сестры покинули здание в полночь, а потому пришла к Адейеми искать наставления. Многие монахини в Каза Санта-Марта были африканками, и не исключено, что она знала кардинала еще в Нигерии. Адейеми явно был виновен в серьезной неосмотрительности, впустив ее в свою комнату без сопровождения посреди ночи, но неосмотрительность еще не есть грех.
