— Я не собираюсь называть генералом какого-то мальчишку!
— Он в самом деле для генерала, пожалуй, несколько юн, старина. Оливер, мальчуган. Какое вы предпочли бы звание? Мм?
— Не знаю. Я бы...
— Я назову его — сержант. Вас это устроит, сударыня? Сообщите нам свое мнение!
— Ах, при чем тут я, мистер Клеймор! Мое дело — исключительно музыка. Но если вы меня спрашиваете, мне кажется, уж скорее полковник.
— Полковник! Ха! Это он — полковник?
— Осторожно, Норман, старина.
— Полковник!
— Как насчет майора, старина, мм? Подойдет вам майор, мальчуган?
— Пусть майор, очень хорошо — майор, да, Оливер?
Мистер Клеймор прошел три шага к краю сцены. Уперев в бока кулаки. Бледный, потный, трясущийся.
— Сударыня, — пропел он. — Вы только что изволили заметить, что ваше дело исключительно музыка. Вот и ограничьтесь ее пределами!
Мама зашлась звонким, серебристым смехом.
— Я-то музыку хоть умею читать, — сказала мама, — и не нуждаюсь в том, чтоб мне ее разобъясняли ноту за нотой!
Молчание было зловещим. Мистер Клеймор повернулся на пятках и медленно проследовал в глубь сцены налево, пока, оказавшись в углу, чуть не проткнул носом рисованный задник. Я в тоске разглядывал мою швабру. Имоджен все сидела, все улыбалась какой-то своей тайне вечной улыбкой сивиллы. И длилось молчание.
Вдруг мама бросилась к пианино, отпахнула крышку, громыхнула по клавишам. Даже в таком тусклом свете я видел, что она вся трясется, как мистер Клеймор.
— Пошли, Оливер!
— Куда?
— Домой, конечно. Куда же еще? В зоопарк?
Мистер де Трейси вышел на середину сцены. Он обнимал нас всех, от маминой прыгающей брошки до кудряшек на затылке мистера Клеймора, — улыбкой и жестом бесконечной нежности и сочувствия. Но он ни слова не успел сказать, а мистер Клеймор уже пел рисованному заднику:
— Больше никогда! Нет! В жизни! Клянусь, никогда-никогда!
Мама бухнула крышку на клавиши.
— И я вам клянусь, мистер Клеймор, — никогда! Ни за что! Идем, Оливер!
Мистер де Трейси качал головой, улыбаясь нежно.
— Артисты — артисты до мозга костей! Мм? Ну, ну же, ребятки! Имоджен, дражайшая! Мм? Как часто я видел такое! Перенапряжение, малая искра и — мм?
Мама стояла, обеими руками вцепившись в пюпитр, искоса глядя на сцену.
Мистер Клеймор пел:
— Никогда! О, никогда-никогда!
— Послушай, мама, может, хватит?
— Имоджен, дражайшая...
— Я хочу есть, Норман. Ну пожа-а-алуйста, милый!
— Артисты до мозга костей...
Опять была долгая пауза. Мама вдруг расхохоталась, иначе, тоном ниже, и снова смолкла, глядя на пианино.
