Я подняла лисий нос, заставляя зверька оглядеться. Лисица сначала сопротивлялась: четверолапые редко смотрят вверх, — но потом в поле зрения попала печать на менгире, и чучело целеустремленно побежало ближе. Чирикло тут нет — зато есть еда! Пусть издевательски мало, пусть объедки, но все же, все же…
Я не стала ее удерживать. Мне вспоминалась овчарня Уайтстримов, мухи и сладковато-металлический запах, и тошнило так, что едва не отбило аппетит лисе.
«Погодите-ка, — вдруг сообразила я, и чучело действительно застыло на месте. — Менгир в овчарню телепортировали!»
— Что-то нашла? — насторожился Кео.
Я заставила лису подойти ближе и выразительно уставилась на окно.
— Что? — не понял учитель.
Пришлось запрыгивать в окно совсем рядом с ним, в зазор между шелковым рукавом капари и откосом. В последний момент Кео шарахнулся, звучно ударившись плечом о раму и только чудом не разбив стекло, но я уже проскользнула мимо и забралась на пуфик.
Учитель молча сидел на окне, уткнувшись лбом в откос, и призывал все силы, чтобы не сорваться. Я оценила.
— Их провели через окно, заставили смотреть на убийство курицы на менгире, а потом телепортировали прямо с дорожки — там запах обрывается, — отрапортовало второе тело, уже входя в ученическую спальню, но еще не проснувшись. — Все сходится, похититель Уайтстримов и учеников — одно лицо, и оно одержимо, как и я.
— Прекрасно, — странным голосом отозвался о-ками-сама, не меняя позы.
— Неописуемо, — согласилась я и открыла свои глаза. — Там не было посторонних запахов, Кео. Понимаешь? Все пахли так, как будто провели в Самадже не один день.
Человеческие глаза почти ничего не видели, но силуэт учителя вздрогнул так явно, что никакие «усатые штучки» не понадобились. Я тоже невольно поежилась, подошла к окну и украдкой коснулась — не руки даже, а края шелкового рукава.
Ткань была холодной, скользкой и донельзя реальной. Растерянный и перепуганный учитель по-прежнему казался больной фантазией.
— Мы все равно должны доложить об этом, — сказал он.
Я машинально кивнула и бросила неуверенный взгляд на сад за его плечом. Над Флат-Плейсом взошла луна — но ее блеклого света едва хватало, чтобы пробиться сквозь туман и смутно обозначить размытые контуры зданий и деревьев. Розовые кусты представлялись искаженными, лохматыми фигурами монстров из страшного сна. Мощеная дорожка влажно поблескивала, как высунутый язык, на кончике которого уже таял Самадж. Белесые меловые островки вдоль забора дополняли картину — будто редкие зубы в огромной пасти.
