Не хватало материалов. Я бегал в управление, ожесточённо ругался из-за каждого болта, из-за каждой бочки цемента…
Наступила осень. Давно уже оголились деревья, и земля вокруг бани покрылась тусклыми жёлтыми листьями.
Мы приступали к реконструкции центрального зала. Половину его большого пространства занимал старый, потрескавшийся бассейн - миква. Вода в бассейне была непроточная. Она менялась раз в год. Здесь совершали священные омовения благочестивые евреи. Здесь они смы-нали свои грехи. Видно, много грехов накапливалось у благочестивых - вода в бассейне постоянно была тёмная и мутная.
- Товарищ Штейн, вас спрашивают, - окликнул меня грузчик Меерзон, работавший на стройке.
Я поднял голову и обомлел.
На пороге стоял старый раввин. Длинный праздничный сюртук, чёрная плисовая ермолка. Седая борода аккуратно расчёсана, голубые глаза источают святость.
- Сендер, - сказал он, - дитя моё! Вот я, старый раввин, пришёл к тебе. Я хочу знать, как будет расположена миква в вашей новой бане.
И он медленно провёл рукой по своей волнистой бороде.
Всё детство я благоговел перед этим человеком. Думал, что он святой, представитель бога на земле. Огромное расстояние отделяло нас всегда друг от друга. Я стоял на самой низшей ступеньке лестницы, на самом верху её возвышался раввин. Никогда ни одного слова не было сказано между нами. И вот он стоит передо мною, старый раввин, и спрашивает о микве, которую я, Александр Штейн, «молодой инженер», четырнадцати лет от роду, собираюсь разрушить.
В сметах и чертежах новой бани не нашлось места для старого, грязного бассейна. В моих планах значилось:
«Разобрать кирпичный, оштукатуренный бассейн (так называемую микву)».
Но что я скажу старому раввину? Впервые в жизни я с глазу на глаз разговариваю с наместником бога. И я не мог найти слов.
Раввин ждал.
Я оглянулся. Плотник Горелов прятал улыбку в рыжую бороду. Грузчик Меерзон иронически смотрел на меня.
Он смеётся надо мной, грузчик Меерзон, он опять смеётся надо мной!
Это взорвало меня.
- Гражданин Кахан, - сказал я со всей суровостью своих четырнадцати лет, - мы разрушим эту микву. В новой бане не может быть никакой миквы…
Он, кажется, сначала даже не понял моих слов. Потом поднял руки к небу и крикнул:
- Властитель мира! Прости этому мальчику нечестивые его слова! Он не ведает, что говорит.
Он простёр ко мне сухую, сморщенную руку с толстой суковатой палкой.
- Подумай, Сендер Штейн, что собираешься ты сделать! Десятки лет стояла здесь священная миква, и ты хочешь разрушить её! Ты идёшь против религии отцов своих…
