— Ты мог бы мне позвонить… — неуверенно сказала я.
— Это унизительно для меня! — Он резко сел на постели. — Как будто я отпрашиваюсь у жены! Как маленький!
— Извини, что я есть… — ответила я ядовито и повернулась на другой бок. — В следующий раз поезжай. Считай, что теперь я в курсе, что ты можешь куда-то пропасть. Спокойной ночи!
— Давай-ка решим так. Если денег хватит хоть на один билет — ты сразу же полетишь домой.
— Ну и прекрасно, вот и полечу! — огрызнулась я, глотая навернувшиеся слезы.
— Вот и полетишь! — и он тоже повернулся ко мне спиной.
Но с деньгами стало только хуже. Чургулия собственноручно занялся связями с общественностью и о хлебе насущном беспокоиться перестал. Он не рисовал больше на улице. Он устраивал свою судьбу. А на ужин его частенько приглашали какие-то неизвестные мне знакомые. Меня ему брать с собой было неудобно, потому что приглашение получал только он.
Кофе у меня закончился. Утро начиналось со страданий.
Теперь кофейком меня угощал Денис. С часу до трех у него был большой перерыв между репетициями. Мы встречались в кафе Опера-хауз недалеко от театра, где все официанты в промежутках между выполнением заказов пели известные арии из опер. Я пила капуччино, уповая на калорийную сытность молочной пены. Дениска со своей украинской щедростью иногда заставлял меня съесть пирожное. Это было самое большое удовольствие из тех, которыми награждала меня Америка.
— Денис, я попала в какую-то мышеловку, — пожаловалась я ему. — Мне срочно надо найти работу. Как думаешь, куда меня могут взять?
— Может быть, няней? — предположил он, неуверенно пожав плечами. Ему с его профессией никогда и в голову не приходило, что можно искать какую-то работу не по специальности. — В русскую семью.
— Я детей никогда близко не видела, — с ужасом сказала я. — Я их вообще боюсь.
— Официанткой? — недоверчиво посмотрел он на меня.
— Я боюсь, что я чего-нибудь не пойму.
— Ой, слушай, я когда только приехал сюда, по-английски ужасно говорил. Обедал в ресторанчике. Счет попросил. Официант был такой красивый парень, итальянец. И смотрю — он пропал куда-то. Нет его и нет. Мне уже убегать пора. Сижу, башкой кручу. Вдруг — бах, он появляется и несет мне на подносе бокал с молоком. Это еще что, говорю. Счет давай, «билт»! А он так покраснел. Мне показалось, говорит, вы сказали «милк». А у нас не было. Я напротив в магазин бегал… Я ржал. Чуть не умер. Так и ты, чего-нибудь не то еще принесешь. Выгонят к едрене фене. Даже не знаю…
