Иван же придирчиво огляделся. Кровля была залита битумом, и никакой ветер, пусть ураганный, никакого вреда причинить ей не мог. Но металлические листы, там, где происходила стыковка с отверстиями — с теми же вентиляторами, со сливными трубами — кое-где оторвало и унесло в неизвестность, надо было нарезать новых и залатать.
Солнце припекало. Иван скинул спецовку, чтоб, не теряя времени, позагорать в процессе работы. Петруха же предпочел остаться в спецодежде, на куртке которой сзади кто-то написал белым по черному: «арёл».
— Зря ты пиджачок скинул, — сказал он.
— А что?
— Что, что… Спускайся вниз, подойди к кладовщице, пусть выдаст тебе лист жести. Миллиметровой. Поднимешься с этой жестью наверх. Да ножницы захвати. Воротники на месте нарежем. Звать Александра Федоровна. Легко запомнить: как Керенского. Усёк?
— Кого?
— Кладовщицу. Шурочку.
— Так Шурочка или Александра?
— На месте сообразишь. Я ведь тоже… Ого… Того… Однако поубавилось озорства с возрастом.
Складская дверь была заперта на три замка. Но кладовщица тут же нашлась. Отлучилась, мол, на минуточку. Чертыхаясь, принялась отпирать.
— Надо было тебе столько замков вешать? — сказал Иван. — Раз на минуточку.
— Да ты на людей посмотри, — сказала она. — Ни одной рожи нормальной нет, все унылые. А от уныния до кражи со взломом — один шаг.
Была она белокура, и хотя еще менее, чем невысока, но Ивану понравилась. И было ей не тридцать, как он вначале предположил, а лет двадцать шесть.
— Можно я позже еще и за мылом зайду? — спросил он, расписавшись за жесть.
— Месяц что, кончился?
— Нет. Неделя еще.
— Вот через неделю и заходи, — сказала кладовщица.
И впервые взглянула на него внимательно. Иван знал уже, что смотрят они так пристально только тогда, когда оценивают тебя как партнера. Он не возражал. Лишь бы оценка была нормальная. Для начала — не ниже тройки. Как за химию. А там подтянем предмет.
Лист в отверстие, которое вело на крышу, не пролез. Поэтому Иван оставил его на площадке под люком, а сам спустился за ножницами в слесарку. А когда вернулся и поднялся в люк, то поначалу никого не увидел. И лишь позже, внимательней обшарив глазами плоскость, нашел с краю крыши Етишкина, свесившего голову за парапет. Из горла его вырывались сдавленные звуки. Нет, он не просто глядел вниз. Блевал?
— Плохо брат? — посочувствовал он молодому сварщику.
Тот поднял голову и обернул к нему белое лицо. Иван поразился его бледности, впервые заметив, что сварщик был конопат. Обычно лицо в таком положении наливается кровью, а у него наоборот отхлынуло, как у мертвеца.
