— Вот, значит как…
Эти три реплики, произнесенные наставником с интервалами в пять минут, что-то тревожное пробудили в уме Ивана. Словно что-то кольнуло его. Но что именно, он вряд ли осознавал. Иногда наблюдения, совершенно вроде бы праздные или нечаянные, относящиеся лишь к данному моменту и никак не связанные с прошлым, и на первый взгляд не имеющие отношения к будущему, могут дать отгадку в чем-то другом, что только готовится произойти, в том, чем мы пока что не озабочены, послужить если и не ключом, то толчком к раскрытию истины или загадки, которой еще только предстоит угнездиться в уме. Но Иван в последнее время ничем озабочен не был, задач перед ним не стояло, загадок не было, а значит и отгадок к ним он не искал. Может, это — то, что кольнуло — было началом загадки. Ее предчувствием. Всё может быть.
Три идентичных события, случившиеся с равными интервалами времени, то есть с намеком на периодичность, могут навести на теорию вечного возвращения, или привести на ум расхожую фразу, что, мол, все повторяется и случается в мире как минимум трижды — сперва как трагедия, потом как фарс. И в третий раз, может быть, как апокалипсис или армагеддон.
— Что дальше, дядь Петь?
— Обед, что. А то уже гланды от голода пухнут.
Столовая располагалась на территории завода невдалеке от проходной. Обедали по скользящему графику. То есть не весь завод единовременно, чтобы не создавались очереди и ажиотаж.
Несмотря на вялость, проявленную в первой половине дня, отобедал дядя Петя с аппетитом. Хотя аппетит его был несколько меланхолического оттенка.
— Может, этот цыпленок при жизни тоже одинокий был, — сказал, например, он, уныло глядя на цыплячью косточку.
Уныние — это форма растерянности, считал Иван. Несоответствия внутреннего состояния внешним обстоятельствам. Неготовности их принять.
Зубы у Петрухи были крепкие и — хоть и не так, как у Ивана — белы. Зев розовый, что говорило о прекрасном пищеварении, аппетите и порядке во внутренних органах. Только сверху не хватало зуба — правее резца. Но это только при принятии пищи, да при широкой улыбке бросалась в глаза. Однако умел ли дядя Петя улыбаться вообще, выяснить в этот день не пришлось.
Вместо того, чтобы забить козла в рабочий полдень или как-то более рационально использовать сорокаминутный досуг, он сразу после обеда ушел в раздевалку, и вынув из личного шкафчика две телогрейки, улегся на них спать. Пообедав, приступил к обмену веществ. В раздевалке было еще жарче, чем в цехе, воздух сыр от близости душевых, но спать при такой терпкой температуре Петрухе было, видимо, не впервой. И никто, даже механик, до самого вечера его не потревожил. Слесарей не хватало, так что начальству приходилось лавировать, закрывая глаза иной раз на явные нарушения дисциплины и пассивное антитрудолюбие.
