Шуму, конечно, было еще больше, чем от тех двух собак.
— А ты ничего, бойкий, — похвалил одноокий Дёму. — Хоть нас и не победил, но удивил очень. Нанимайся ко мне в опричники. Промку не приглашаю, он на наше племя злой. А тебе я жалованье положу. Бабу, какую хошь, положу. Есть тут одна — совсем замечательная. Молчаной звать. Живет у меня в кустах.
Он свистнул негромко. Баба немедленно вылезла из кустов. Дёма взглянул на нее небрежно: баба как баба. Кроме того, что почти немытая и одетая кое-как, ничего замечательного в ней не было.
— Чего ж в ней такого особенного? — спросил он.
— А вот сейчас увидишь. Давай, — кивнул этой бабе Невзор, зажимая уши.
Те, что стояли ближе, в том числе Аркадий, последовали его примеру, а баба, набрав воздуху полную грудь (а грудь у нее была полная), вдруг издала такой вопль, что племя присело, словно придавленное, эхо отозвалось испуганным заикой, а с ближайшего дерева замертво свалился фазан.
Дёма, еще не отвыкший от грома земных битв, особого потрясения не испытал. Хотя слышал такое впервые.
— Видал? — Глаз Невзора счастливо сиял. — Молчит-молчит, да как гаркнет… Ну-ну, — окоротил он, видя, что Молчана опять стала делать глубокий вдох. — Накличешь себе клиентов, дура. Это у ней так… это охотка… Охотница она у нас. — Он ковырнул мизинцем ухо, потряс головой. — Она хоть охотничья, но отходчивая. И собой недурна: что голос, что стать. И фигура нефригидная, и ноги не хуже многих. Хорошо исполняет супружеские обязанности.
На Дёмин солдатский взгляд в ней было не более обольщенья, чем в боевом слоне.
— Привередничаешь, касатик, — правильно понял его мнение одноглазый. — Каких же тебе киприд?
— У него, наверно, глаза болят. Не видит в бабе прекрасного, — сказал Селяныч. — Мы б тебе зренье поправили, да окулист у нас околел в прошлом году.
— Ну, не хочешь — не надо, — не стал настаивать предводитель. — Она жалеет только желающих. Скажи мне, добрая молодица, хочешь ли себе такого бойца?
— Этого человека хочу, — глубоким баритоном отозвалась девица, протягивая фазана Аркадию, который спрятал руки за спину и отступил.
— Молчит-молчит, да как скажет, — с досадой сказал Невзор. — Уведите ее.
— Пытать-то о чем будем? — напомнил Селяныч. По-видимому, он был правой рукой предводителя, потому что его тоже слушались. Насколько вообще могли эти хамы слушаться и повиноваться.
— А давай-ка у народа спроси.
— Эй, народ! Вопросы к пришельцу есть?
Общество разом загомонило.
